Алый Первоцвет
Шрифт:
Казалось, в тот момент сэр Перси воспринял это вполне спокойно и, судя по его виду, не вполне понял сказанное Маргерит, но с тех пор он ни разу не проявил никаких признаков обуревавшей его безумной любви к ней. Их пути полностью разошлись, и сэр Перси отбросил свою страсть, как неподходящую по размеру перчатку. Маргерит пыталась изощряться в остроумии по адресу мужа, вызвать его ревность, раз уж не могла сохранить любовь, побудить к отстаиванию своих прав, но все тщетно. Он оставался пассивным, медлительным, сонливым, хотя и неизменно безупречным джентльменом; она имела все, что свет и богатый муж могут дать хорошенькой женщине, и все же, глядя в этот прекрасный вечер на паруса «Мечты», скрывавшиеся в дымке, Маргерит ощущала себя более одинокой, чем нищий бродяга, устало бредущий мимо шершавых утесов.
Испустив очередной тяжкий вздох, Маргерит Блейкни отвернулась от моря и скал и медленно направилась к «Приюту рыбака». Когда она подходила ближе, звуки пирушки и шумного веселья становились все более отчетливыми. Маргерит могла различить приятный голос сэра Эндрю Ффаулкса, громкий хохот лорда Тони, сонные флегматичные замечания ее супруга; затем при виде сгущающейся темноты и пустой дороги она ускорила шаги. Заметив, что навстречу ей идет незнакомый мужчина, Маргерит ничуть не испугалась, так как «Приют рыбака» был совсем рядом.
Увидев быстро идущую Маргерит, незнакомец остановился и, когда она собиралась проскользнуть мимо него, тихо произнес:
— Гражданка Сен-Жюст!
Услышав свою девичью фамилию, Маргерит вскрикнула от изумления. Подняв взгляд на незнакомца, она с искренней радостью протянула к нему руки.
— Шовлен! [41]
— Собственной персоной, гражданка, к вашим услугам, — ответил незнакомец, галантно целуя кончики ее пальцев.
Несколько секунд Маргерит молча взирала на стоящего перед ней не слишком приятного на вид субъекта. Шовлену было под сорок, проницательный взгляд глубоко запавших глаз имел странное лисье выражение. Это был тот самый незнакомец, который час или два тому назад по-дружески предложил мистеру Джеллибэнду прикончить с ним бутылку вина.
— Шовлен, друг мой, — с удовлетворением промолвила Маргерит. — Я очень рада вас видеть.
Разумеется, бедная Маргерит Сен-Жюст, которой было очень одиноко в окружении чопорных друзей ее мужа, была рада увидеть лицо, напомнившее ей о счастливых днях в Париже, когда она царствовала над кружком интеллектуалов на улице Ришелье. Однако она не заметила саркастическую усмешку, мелькнувшую на тонких губах Шовлена.
— Но скажите, — весело продолжала Маргерит, — что вы делаете в Англии?
Она вновь направилась к таверне, и Шовлен зашагал рядом с ней.
— Я отвечу вам вопросом на вопрос, дорогая мадам, — сказал он. — Что здесь делаете вы?
— Я? — Маргерит пожала плечами. — Je m'ennuie, mon ami [42], — вот и все!
Они подошли к «Приюту рыбака», но Маргерит явно не хотелось заходить внутрь. Пролетевшая буря сменилась прекрасным вечером, к тому же она повстречала друга, который хорошо знал Армана, и с кем можно было беседовать о веселых и блестящих друзьях, оставленных ею во Франции. Маргерит замешкалась на пороге, слушая доносившиеся из столовой стук кружек и игральных костей, просьбы Салли принести пива и громкий хохот сэра Перси. Шовлен стоял рядом, устремив проницательный взгляд желтоватых глаз на ее лицо, казавшееся почти детским в осенних английских сумерках.
— Вы удивляете меня, гражданка, — заметил он, взяв понюшку табаку.
— Неужели? — усмехнулась Маргерит. — Откровенно говоря, мой маленький Шовлен, мне казалось, что вы с вашим умом должны догадаться, насколько не подходит Маргерит Сен-Жюст атмосфера, состоящая из сплошных туманов и добродетелей.
— Боже мой! — воскликнул Шовлен с насмешливым ужасом. — Неужели все обстоит так скверно?
— И даже более того, — ответила Маргерит.
— Странно! Я полагал, что хорошенькой женщине английская светская жизнь должна казаться весьма привлекательной.
— Я тоже так считала, — вздохнула Маргерит. — Хорошенькую женщину, — задумчиво добавила она, — едва ли ожидает в Англии хорошенькая жизнь, потому что все удовольствия, к которым она привыкла, здесь ей недоступны.
— Вот как?
— Вы не поверите, мой маленький Шовлен, — продолжала Маргерит, — но я часто провожу целый день, не сталкиваясь ни с единым соблазном.
— Не удивительно, — галантно заметил Шовлен, — что умнейшая женщина Европы страдает от ennui [43].
Маргерит рассмеялась своим детским мелодичным смехом. — Поэтому я так рада вас видеть, — лукаво промолвила она.
— И это после года романтического брака по любви?
— В том-то и вся трудность.
— Значит, — не без иронии осведомился Шовлен, — эти глупые идиллии длятся не более нескольких недель?
— Глупые идиллии никогда не бывают продолжительными, мой маленький Шовлен. Они сваливаются на нас, как корь, и также легко излечиваются.
Шовлен взял еще одну щепотку табаку — он казался пристрастившимся к этой вредной привычке, столь распространенной в те дни, возможно, маскируя ею проницательные взгляды, с помощью которых он прочитывал творящееся в душах тех, с кем вступал в контакт.
— Неудивительно, — повторил Шовлен с той же галантностью, — что самый активный мозг в Европе страдает от ennui.
— Быть может, у вас имеется лекарство от этого недуга, Шовлен?
— Как я могу преуспеть там, где потерпел неудачу сэр Перси Блейкни?
— Нельзя ли оставить сэра Перси в покое, друг мой? — сухо заметила Маргерит.
— Простите, но это невозможно, дорогая мадам, — возразил Шовлен, снова бросив на собеседницу быстрый взгляд своих лисьих глаз. — У меня имеется отличное лекарство против самой злостной формы ennui, которое я был бы счастлив передать вам, но…
— Что «но»?
— Но, если бы не сэр Перси…
— Какое он имеет к этому отношение?
— Боюсь, что очень большое. Лекарство, которое я предлагаю, обладает весьма плебейским названием — работа!