Алый Первоцвет
Шрифт:
Никто не видел этих таинственных англичан; что касается их вождя, то о нем говорили не иначе как с суеверной дрожью. В течение дня гражданин Фукье-Тенвиль получал клочок бумаги неизвестного происхождения; иногда он находил его в кармане сюртука, а иногда ему вручал его кто-нибудь в толпе по пути на заседание Комитета общественной безопасности. В записке всегда содержалось краткое извещение о том, что группа надоедливых англичан продолжает действовать, а в качестве подписи фигурировало изображение красного, похожего на звезду цветка, который в Англии называют алым пимпернелем [10]. Спустя несколько часов после получения дерзкого послания, граждане из Комитета общественной безопасности узнавали, что нескольким роялистам и аристократам удалось добраться до побережья, и что сейчас они находятся на пути в Англию.
Стража у ворот была удвоена, командующим постами сержантам грозили смертными приговорами, а за поимку смелых и дерзких англичан предлагали щедрое вознаграждение. Пять тысяч франков обещали тому, кто сможет поймать таинственного и неуловимого Алого Пимпернеля.
Все считали, что этим человеком окажется Бибо, а сам сержант позволил этому мнению пустить крепкие корни в умах парижан. Поэтому день за днем народ собирался у Западных ворот, чтобы не упустить момент, когда Бибо, наложит руки на беглого аристократа, которого будет сопровождать таинственный англичанин.
— Тьфу! — заявил сержант Бибо своему капралу. — Гражданин Гропьер был болваном! Если бы я дежурил у Северных ворот на прошлой неделе…
И гражданин Бибо сплюнул на землю, чтобы выразить презрение к тупости своего товарища.
— Как это произошло, гражданин? — спросил капрал.
— Гропьер дежурил у Северных ворот, — начал сержант напыщенным тоном, завидев, что вокруг него собралась толпа жаждущих услышать повествование. — Все мы знаем об этом проклятом англичанине — Алом Пимпернеле. Ему не удалось бы выбраться через мои ворота, morbleu [11], даже если бы он был бы самим дьяволом! Но Гропьер оказался глупцом. Одна из рыночных телег, проезжавших через ворота, была нагружена бочками. Ею правил старик, рядом с ним сидел мальчик. Гропьер был слегка пьян, но считал себя большим умником — он заглянул в большую часть бочек, убедился, что они пусты, и позволил телеге ехать дальше.
В толпе оборванцев, окружавших гражданина Бибо, послышался ропот гнева и презрения.
— Спустя полчаса, — продолжал сержант, — у ворот появился капитан гвардии с дюжиной солдат. «Здесь проезжала телега?» — спросил он у Гропьера, задыхаясь от спешки. «Да, — ответил Гропьер. — Еще не прошло и получаса». «И вы позволили им уехать? — в бешенстве завопил капитан. — Вы отправитесь за это на гильотину, гражданин сержант! В этой телеге скрывались ci-devant герцог де Шали и вся его семья!» «Что?!» — в ужасе воскликнул Гропьер. «Да, а возницей был не кто иной, как этот проклятый англичанин, Алый Пимпернель!»
Возгласы презрения сопровождали рассказ. Гражданин Гропьер заплатил за свою ошибку на гильотине, но все равно, какой же он болван!
Бибо так смеялся над собственным повествованием, что прошло некоторое время, прежде чем он смог продолжать.
— «За ними! — скомандовал капитан своим людям. — Помните о награде! Они не могли уехать далеко!» И он устремился в ворота, за ним последовала дюжина солдат.
— Но было слишком поздно! — закричала возбужденная толпа.
— Они их не догнали!
— Черт бы побрал этого Гропьера за его глупость!
— Он заслужил свою судьбу!
— Не осмотреть как следует эти бочки!
Но эти реплики, казалось, только забавляли гражданина Бибо, который хохотал, покуда у него не заболели бока, и слезы не потекли по щекам.
— Нет-нет! — заговорил он наконец. — В телеге не прятались аристократы, а возница не был Алым Пимпернелем!
— Что?!
— Вот именно! Проклятым англичанином оказался капитан гвардии, а переодетыми аристократами — его солдаты!
На сей раз толпа хранила молчание. История отдавала сверхъестественным, и хотя республика упразднила Бога, суеверные страхи продолжали гнездиться в людских сердцах. Поистине, этот англичанин — сам дьявол!
На западе солнце клонилось к горизонту. Бибо приготовился закрывать ворота.
— Повозки — en avant! [12] — скомандовал он.
Несколько дюжин крытых повозок, выстроившись в ряд, готовились покинуть город, чтобы на следующее утро доставить продукты из близлежащих деревень. Большей частью их возницы были известны Бибо, так как они проезжали через его ворота дважды в день — в город и из города. Перекинувшись несколькими словами с двумя-тремя возницами — в основном это были женщины — сержант собирался приступить к обследованию содержимого повозок.
— Никогда нельзя ни в чем быть уверенным, — мог бы сказать он, — а я не хочу, чтобы меня провели, как этого болвана Гропьера.
Женщины, правившие рыночными повозками, обычно проводили весь день на Гревской площади, у помоста гильотины, занимаясь вязанием и сплетнями и наблюдая за телегами, привозившими все новые и новые жертвы, которых постоянно требовало царство террора. Было очень забавно смотреть на аристократов, прибывающих на прием к мадам Гильотине, поэтому на места у помоста существовал большой спрос. Так как днем Бибо дежурил на площади, он знал в лицо многих из этих старых ведьм — tricoteuses [13], как их называли, которые сидели и спокойно вязали, несмотря на то, что их забрызгивала кровь проклятых аристократов, чьи головы одна за другой падали под ножом гильотины.
— Не, la mere! [14] — обратился Бибо к одной из этих мегер. — Что это у тебя?
Днем он видел старуху с ее вязанием и лежащим рядом кнутом. Теперь к ручке кнута были привязаны локоны всех цветов — золотистые и серебряные, светлые и темные. Поглаживая их костлявыми пальцами, карга хрипло расхохоталась.
— Я свела дружбу с любовничком мадам Гильотины, — ответила она, — и он срезает для меня волосы с отрубленных голов. Завтра он обещал мне еще, но не знаю, смогу ли я побывать на площади.
— Почему это, la mere? — осведомился Бибо, который хотя и был закаленным солдатом, не смог сдержать дрожи отвращения при виде этого мерзкого подобия женщины с жуткими трофеями на ручке кнута.
— У моего внука оспа, — объяснила старуха, ткнув пальцем внутрь повозки, — а мне сказали, что это может быть и чума. Если так, то завтра меня не впустят в Париж.
При слове «оспа» Бибо поспешно шагнул назад, а когда старая карга упомянула о чуме, он отскочил от нее, как ошпаренный.