Алый знак воина
Шрифт:
— Ух ты, свирепый волчий пес! Еще и кусаться вздумал!
Он стал катать щенка из стороны в сторону, отчего тот радостно визжал. Продолжая играть со щенком, он, не поднимая головы и стараясь не выдать волнения, спросил бесстрастным ровным голосом:
— Их скоро заберут новые хозяева?
— В любой день могут.
Дрэм проглотил слюну:
— А ты… ты уже решил, кому их отдашь?
— Ну, конечно. Маленького рыжего я оставляю себе. И еще светло-серого. Вот этого продам Белу с переправы за кусок полотна — бедняжке Уэнне не под силу прясть на четырех мужчин. А вон того берет Гуитно Поющее Копье.
Оставался только один щенок, черный, с серебристой подпалинкой на горле. Сейчас он лежал, уткнувшись мордой в ямку
— А… этого, — сказал с расстановкой Тэлори и оборвал фразу, не сводя внимательных глаз с маленькой застывшей фигурки, прижавшей к груди щенка. Видно было, что мальчик всеми силами старается не выдать волнения.
Подняв голову, Дрэм встретил испытующий взгляд темных узких глаз. Он напряженно ждал, и от этого напряжения закололо под ложечкой. Он слышал, как летний дождь стекает с крыши и как Уэнна, переворачивая ячменные лепешки в горячей золе, что-то тихонько напевает дочке. Щенок, которого Дрэм сильно сжал, протестующе заскулил. Дрэм почувствовал его живое теплое тельце и дыхание, как у всех щенят, слегка пахнущее чесноком. Скоро это теплое живое существо попадет в чужие руки и станет откликаться на чужой зов, и охотиться он отныне будет со своим хозяином, а хозяином этим будет не он, Дрэм, а какой-то чужой человек. Дождевые капли теперь падали на землю с громким стуком.
— Тебе так сильно его хочется? — спросил Тэлори.
Дрэм посмотрел на него серьезными, блестящими глазами и молча кивнул. Говорить он не мог.
— Тогда я, пожалуй, продам его тебе, но… возьму выкуп.
Дрэму показалось, что дождь застучал еще громче: кап-кап-кап — и удары маленьких звенящих стрел с темными наконечниками дробно разрывали тишину.
Выкуп? Но какой выкуп он может дать за щенка? Он ведь не Белу и у него нет тонкого полотна. '
Вглядываясь Б лицо Тэлори, он старался угадать смысл сказанных слов.
— А какой выкуп? — наконец выдавил он и не узнал собственного голоса.
Тэлори улыбнулся:
— Мне надоела последнее время баранина, да и оленье мясо тоже. Хорошо бы раздобыть птицу для котла. Это и будет твоя плата за щенка. Но только одно условие — убить ее копьем.
Дрэм нахмурил лоб в замешательстве. «Ведь Тэлори мог настрелять, если бы захотел, сколько угодно дикой птицы. И к тому же у него три сына охотника». И вдруг его осенило: он должен доказать свое умение владеть копьем. Это и будет истинной платой за щенка.
Скоро год, как он начал учиться метать копье и, надо сознаться, немало в этом преуспел. Неожиданно он широко улыбнулся, вскинув голову, как боевой конь. И тут же стих громкий звук дождя, скатывающегося по скосу крыши, и все стало на свои места.
— Я принесу тебе выкуп, Тэлори, — сказал он. — Завтра же принесу. Домашним он ни словом не обмолвился о своих планах: ему не хотелось
заранее никому ни о чем рассказывать. Спал он в ту ночь беспокойным сном, без конца просыпаясь, пока между балками, где был отогнут дерн, не высветился кусочек неба. Это был сигнал, означавший, что пора двигаться. Он откинул шкуру, служившую ему одеялом, и поднялся, стараясь не шуметь. Первым делом он проверил: на месте ли нож. Теперь ему предстояло на ощупь отыскать свое копье и извлечь его осторожно, так, чтобы оно не звякнуло о соседние. Достав копье, он со вздохом облегчения направился к двери. Старая Ки, спавшая около очага, подняла голову и внимательно следила за всеми его действиями. При этом она не издала ни звука, так как собаки привыкли к ночным уходам и возвращениям хозяев. Летом, к счастью, снаружи у входа не было лошадей, а не то они топотом и ржанием могли бы его выдать.
Вчерашний дождь кончился, и в ясном чистом воздухе пахло сырой свежевымытой землей.
Над Большой Меловой кричали кроншнепы. Крик их в это время года не стихал все ночи напролет, недолгие летние ночи. Было еще очень рано, и до рассвета он успевал не спеша дойти до места, выбранного им для охоты.
Оставив позади лоскутки обработанных полей, он направился к небольшому ручью, источник которого находился в глубокой ложбине под пастбищем. И вдруг ухо его уловило легкий топот ног, очень маленьких и проворных — кто-то бежал за ним по мягкому дерну. Он резко обернулся — тень рванулась вниз со склона, и он увидел перед собой Блай, задыхающуюся от быстрого бега.
Дрэм рассердился:
— Зачем ты за мной ходишь? Иди домой.
— Я видела, как ты встал, и… подумала, может, тебе нужна еда, если ты идешь на весь день на охоту.
Высокий звонкий голос Блай чем-то напоминал птичий и совсем не сочетался с ее хмурым узким личиком.
Еда? Он и забыл про нее. Еда была женской заботой.
— А что у тебя тут? — спросил он.
— Только ячменная лепешка. Все, что я смогла стащить потихоньку. Я боялась, что они проснутся. Но зато она большая.
— Сгодится, — сказал великодушно Дрэм и, прижав локтем копье, взял у Блай лепешку. — Иди теперь домой. И не говори никому, что я пошел на охоту.
— Никому не скажу, раз ты просишь.
Блай не уходила, нерешительно переминаясь с ноги на ногу:
— Дрэм, возьми меня с собой!..
— Тебя? Зачем? Какой от тебя толк? — В его голосе была жесткость.
— Я буду все-все для тебя делать. Я буду тебе вместо собаки.
Дрэм, который уже собирался двинуться, обернулся.
— Собаки? Мне сегодня ни к чему собака. — И потом вдруг, не удержавшись, добавил: — Скоро у меня, может, будет собственная собака, и я буду ходить с ней на охоту.
Он сделал несколько шагов, когда услыхал за спиной крик: «Вот погоди, погоди, придет мой отец!» Но крикнула это Блай скорее для себя, чем для Дрэма.
Дрэм перешел через ручей, настолько узкий, что даже не пришлось перепрыгивать по камешкам. Он, как и полагалось мужчине, шел на дневную охоту, оставив женщину стоять по ту сторону ручья.
Бледная янтарная полоса разгоралась на востоке, когда он, жуя на ходу лепешку, чтобы поскорее от нее избавиться, спустился с нижних склонов, густо поросших дубняком, орешником и низкорослым боярышником, и двинулся к болоту. Большая широкая река, причудливо извиваясь, катила воды из глубины лесистых предгорий к югу, где, натолкнувшись на теснину в горах, долго петляла и меняла направление, прежде чем слиться с Большой Водой. В реку впадало множество ручьев, берущих начало на нижних склонах Меловой. Посреди реки в нескольких местах бобры устроили запруду. Дрэму казалось, что бобры живут здесь вечно, с тех самых пор как возникла река, и что, пока она существует, все новые поколения бобров будут строить на ней свои плотины. Перегороженная вода вышла из берегов и разлилась вширь. Так появились Болота. Иногда после зимних дождей вода доходила до леса, оставляя после себя озера. Чтобы обойти такое озеро из конца в конец, надо было потратить день, а то и два. Путь через Меловую шел вдоль извилистого рукава реки, где из воды тянули к небу свои ветви ольха и козья ива, но летом тут была суша, сырая, топкая и буйно-зеленая: заросли камыша и ольхи, терновник и козья ива, лохматые шапки желтого ириса, сплетенного бескильницей и подостеумом. Мелкие озера служили прибежищем для диких птиц — птицы прилетали в глубь гор гнездиться и оставались там до осени.
В Меловых горах и на Болотах никто не жил, и только по ночам поднимались из них туманы, среди которых бродили злые духи — они насылали на людей болезни и запускали им в кости колотящий огонь. И даже в жаркий летний полдень здесь всегда был запах сырости и гниения, так как прилив, дважды в день омывающий Болота на взморье, не проникал сюда через горы. Охотники тем не менее посещали эти места, чтобы пострелять диких птиц и бобра.
Дрэм тоже направился к Болотам и, укрывшись в ивняке на берегу одного из мелководных водоемов, стал ждать.