Амалия и Золотой век
Шрифт:
— Так. Значит, Урданета…
— Да пойдемте, я все вам покажу. Может, и кого-то из них во плоти. Что-то Урданета в последнее время сюда зачастили.
— Что — их много?
— Семья, по местным понятиям, это человек пятьсот. Но сюда ходит один молодой человек, выпускник Атенео, между прочим, и еще две дамы. Ну по праздникам, не сомневаюсь, их тут десятки, и все Урданета. Вот сюда… И сразу направо и вверх…
«Какие еще две дамы из рода Урданета?» — думаю я.
— Отец Артуро, а этот молодой человек — он точно Урданета?
— Да, да, это известно, в Атенео не берут непонятно кого…
Мы идем по чуть покосившимся, протоптанным за века плитам на громадную лестницу вверх, в совсем другой Сан-Августин. Сначала — на хоры над церковью, к органу, отец Артуро показывает свою гордость, ноты в древнем фолианте, каждая размером с кошку: органист был почти слеп. Потом — нескончаемый ряд стрельчатых арок, внизу сад, дорожки, пальмы, тонкая струйка фонтана, почерневшие контрфорсы стен. Белые рясы монахов вдалеке.
И темные картины в залах, где даже днем светят люстры — старый хрусталь и серебро.
— Ну вот он, — говорит отец Артуро.
Брат Андрес де Урданета, читаю я металлическую табличку, вглядываюсь в это молодое лицо — длинный острый нос, очень высокий лоб. Это не воин, это нечто совсем другое.
— Так кем же он был? — тихо спрашиваю я.
— Урданета — его звали «тот, кто сумел вернуться»… Он был испанцем из Ордизии, штурманом и навигатором, Амалия. Одним из наиболее образованных людей своего времени. И — августинцем. Это самый старый здесь орден, который первым прибыл сюда, в шестнадцатом веке, сначала с Магелланом, а потом — с Легаспи, когда после Себу дело дошло до Манилы. Августинцы принесли сюда гуаву и кофе, апельсины, камоте и калабасу. Да и капусту с редиской тоже. И конечно, все документы о великих августинцах — здесь, у нас.
Я задумчиво глажу рукой раму в позолоченных деревянных завитушках. О, какое у него лицо — и почти ничего общего с Эдди, разве что кроме сверкающих глаз.
— И он вернулся… Откуда?
— Из Мексики. Архипелаг завоевывали из Мексики. Легаспи был военным командиром экспедиции, но ведь надо было, вслед за Магелланом, переплыть океан. Военных талантов тут недостаточно. А еще надо было понять, зачем переплыли. Галеонную торговлю начал Андрес де Урданета, дорогая Амалия. Китайский шелк и фарфор в обмен на американское серебро. Он создал первую карту отсюда через океан до Акапулько. И ведь как ни странно…
Отец Артуро тоже погладил раму рукой:
— Галеонов давно нет. Но — мексиканские доллары из тамошнего серебра веками были лучшей монетой восточного берега в Китае. И сейчас так! Они в обращении!
Мы тронулись обратно по пустым галереям.
— Ах, какие здесь карты, Амалия! — улыбался отец Артуро (улыбка его старит), меряя шагами камень коридоров. — На по-настоящему старых картах нет слова «Филиппины», поскольку так Легаспи переименовал страну позже, в честь инфанта Филиппа. А сначала — Архипелаг святого Лазаря, поскольку день этого святого — день открытия страны Магелланом, 16 марта 1521 года. Именовали как угодно: Лусонией, «островами без страха» — хотя там, где жили злые племена, там был «остров воров». Южный остров, Минданао, назвали сначала «Цесарея Кароли» в честь короля, отца Филиппа. А этот город — никакой Манилы, сначала его окрестили «Эль Нуэво Рейно де Кастилия». Хотите потрогать эти карты?
— Хочу, попозже… Но, отец Артуро, каким образом могла появиться семья Урданета, если брат Андрес был… монахом?
Отец Артуро даже не замедлил шага:
— Не будем скрывать, дорогая Амалия, что у многих священников из Испании здесь не только была незаконная семья — это и сейчас так. Семья потом могла испросить у губернатора милости присвоить ей имя истинного предка, тем более такого великого. Или тут у нас просто однофамильцы. Хотя у штурмана Урданеты могли быть и братья, кто это сейчас выяснит. Таких документов у нас нет. Есть совсем другие. Да вот хотя бы — этот архипелаг после Магеллана был известен в Испании как Западные острова, поскольку Магеллан плыл на запад, но в Португалии они назывались Восточными, поскольку португальцы плыли на восток…
Я только усмехнулась:
— А получили его американцы. Это — справедливость.
— Справедливость с португальской точки зрения? Лишь бы все не доставалось испанцам? Конечно. В Сан-Игнасио не были? Там служат сплошные американцы, в церкви множество блондинок. И не мантильи, а шляпки. А у нас — да это же случайность, что я знаю английский. Я преподавал, дело только в этом. А так — у нас тут все еще чистая Испания. А за стенами Интрамуроса — справедливость, м-да.
— Нет, в Игнасио не заходила никогда, я была в кафедральном, и там на мессе просто пришла в восторг…
— А, прекрасно! Это епископ Цезарь Гуэреро. Очень красивый и сильный голос, да. А у нас скоро будут мессы под оркестр и проповеди на чистом испанском. Кстати, вы хотя бы понимаете, что с этим народом произошло? Два с лишним века литературы, тонны книг — все было на испанском. И вдруг эта культура оказалась как бы отрезанной. Ничто. Нулевая точка.
— Что же здесь, из этого народа, в итоге получится, отец Артуро?
— А вы бывали за речкой, в Бинондо, где живут китайцы? Они ведь тоже католики, вот только… Есть особый китайский католический праздник в Гвадалупе, китайцы туда плывут на лодках с пагодами на корме, размахивают шелком и изображают пекинскую оперу.
— Да обязательно посмотрю!
— Что здесь получится? Отгадайте загадку, Амалия: у кого голова льва, тело козла и хвост рыбы?
Я недоуменно замолчала у входа в церковь Сан-Августина.
— У химеры, Амалия. У химеры. А, вот и господин Ли, он недавно приехал и ждет меня…
Я посмотрела на старого, очень старого, но прямого человека на скамье, голова его была одного цвета с алтарем — отливала серебром.
— Благодарю вас, отец Артуро. Я еще не раз сюда приду, даже несмотря на голос епископа в кафедральном…
— Все сюда приходят… Жду вас.
И отец Артуро быстро подошел к господину Ли, положил ему руку на плечо.
Я всмотрелась: перстня на его пальце в этот раз не было.
И вот это случилось.
Уверенный стук подметок по нашим ступеням. Господин Верт, в белом льняном костюме, появляется в дверях и останавливается у стола Лолы, дым его сигаретки неторопливо поднимается к потолку.
Профиль римского патриция? Нет, эту линию носа и подбородка вообще не описать. Большой рот. Брови, резко вскинутые вверх, правая выше левой.