Амальтея (сборник)
Шрифт:
Но этот шанс, который я подарил миру, дорого стоил мне самому. Отныне я был привязан к комнате с кнопкой навсегда. Я не мог отключить механизм — он находится там, на стартовой площадке, а до нее не меньше двух часов ходу. Я не мог прижать кнопку чем-нибудь тяжелым, так, чтобы она всегда оставалась во включенном положении — это ничего не даст, счетчик времени сбрасывается только при нажатии кнопки в последние десять минут. Кроме того, нажимать ее может только человек — за этим следят специальные датчики, и перенастроить их мне не удалось. Я оказался бессилен перед собственным изобретением.
С тех пор я живу возле него, никогда не отлучаясь
Труднее всего было в первые годы. Я ужасно страдал от голода, от лютых холодов, от приступов каких-то неизвестных болезней. Порой мне хотелось умереть, чтобы прекратилась эта нескончаемая мука, но я понимал, что вместе со мной погибнет все живое на планете, и продолжал час за часом, день за днем, год за годом терпеливо отодвигать смерть и снова ждать ее приближения. Обычному человеку, конечно, не удалось бы выжить в таких условиях, и иногда, в то проклятое время, когда холод свирепствовал особенно сильно и долго не удавалось раздобыть никакой пищи, я жалел, что не погиб вместе со всеми от первого взрыва. Пусть бы уж планета сама заботилась о своей безопасности.
Однако позже я понял, что не случайно остался жив, не случайно живу до сих пор, не случайно успел нажать кнопку в первый раз…
Не то от тепла, которое окружало его весь день, не то от сознания надежности этого убежища, Улисс ощутил усталость. Усталость человека, справившегося с трудной работой. Он присел на деревянный ящик у стола и сонными глазами смотрел на Полифема, сыпавшего непонятными словами:
— Эх, нам бы только с монитором разделаться! Мы бы тут такую жизнь организовали! Город ваш сюда переселили бы, антенны бы починили, связались бы с миром. Людей-то много еще на планете, да как добраться до них через все эти мертвые пространства, где их искать? Ну, да это второй вопрос. Главное — связаться, а там что-нибудь придумаем. Может быть, у кого-нибудь даже самолеты остались… — не переставая говорить, он нажал кнопку на столе, и стрелка, подошедшая уже к последним делениям шкалы, снова отпрыгнула в ее начало.
— Здесь тоже есть кое-какая техника, — продолжал он, — испорчена только сильно. Если ее наладить да починить старую дорогу, можно будет разъезжать… Ты слышишь? Эй, парень! Что с тобой?
Комната вдруг поплыла перед глазами Улисса, неудержимая тошнота подступила к горлу. Он попытался ухватиться за край стола, но только беспомощно шарил руками в пустоте. Пол закачался, быстро приближаясь, и больно ударил прямо в лицо.
…Улисс очнулся от нестерпимой горечи во рту и открыл глаза. Он лежал на полу, Полифем, стоя на коленях рядом, по капле вливал ему в рот какую-то жидкость из темного пузырька.
— Ты
Ужасно болели глаза, клочья черной пелены медленно кружились по комнате, застилая свет. Кожа на лице и Руках горела огнем. Совсем как у Ксаны, подумал вдруг Улисс. Она точно так же чувствовала себя в первые дни после падения в реку. Только ожоги у нее были по всему телу… Снова подкатила тошнота. Улисс скорчился на полу и закашлялся, давясь рвотой. А вот этого у нее не было, отрешенно думал он. А было у кого-то другого. Совсем недавно. У кого же? И куда он потом делся? Ах, да, Пеан-добытчик и его сыновья! Все то же самое… Только ведь они не прожили и суток…
И вдруг он понял. Свирепень! Ну, конечно, он напугал зверя огнем и грохотом страшной машины, а тот в ответ поразил его своим невидимым ядом. “Когда надоест жить, — поучал молодых Дед, — кинь копье в свирепня”. Улисс застонал. Это смерть. Он с трудом поднялся, снова сел на ящик у стола и, закрыв лицо руками, чтобы свет не резал так нестерпимо глаза, сказал Полифему:
— Иди к своему монитору. Я все понял, буду нажимать кнопку, когда нужно. Только торопись, мне недолго… осталось.
Полифем не ответил. Улисс поднял голову. В комнате никого не было. Где же он? Неужели этому столетнему дураку неясно, как дорого сейчас время!
В коридоре раздались шаги, и в комнату вошел Полифем с черной коробкой в руках.
— Сейчас, сейчас, потерпи! — сказал он Улиссу и, поставив коробку на стол, принялся перебирать в ней разные склянки и блестящие металлические детали.
— Скорее иди к монитору, — снова заговорил Улисс, тяжело дыша, — скорее, пока я еще могу нажимать кнопку. У нас осталось мало времени, понимаешь? Мне скоро конец, свирепень отравил меня. Свирепень… Такой зверь…
— Да, да, — отвечал Полифем, не слушая, — сейчас все будет хорошо, сейчас…
Улисс вздрогнул, что-то острое впилось вдруг ему в руку.
— Ничего, ничего, — повторял Полифем, — это просто укол. Будет немного кружиться голова, но ты не пугайся. Ложись-ка вот сюда, на постель.
Улисс поднялся, но вдруг почувствовал, что у него отнимаются руки и ноги. “Поздно, — подумал он, — я умираю”. И, как подкошенный, рухнул на кучу тряпья у стены.
…Уже который день он идет вдоль отвесной стены Предельных гор, смотрит, не отрываясь, на зарево, разгорающееся над ними, и никак не может понять, почему оно не зеленое, как всегда, а красное. Там, за стеной, новые земли, это он знает точно, но попасть туда невозможно, потому что в стене нет ни единой щелочки, в которую можно было бы пролезть или хотя бы зацепиться и подняться наверх. Стена нависает над ним и мерно колышется в такт отдаленному рокоту, идущему из глубины гор.
Нет, это не горы, это свирепень развалился на дороге в новые земли и спит. И пока он не проснется, туда не попасть, а когда проснется, всем землям придет конец — и новым, и старым, и не будет никаких…
Но что это? На вершине стены появляется яркая оранжевая искра и быстро растет! Это люди забрались на тушу спящего свирепня и подают сигналы! Они развели там костер и все подкладывают, подкладывают в него дрова, огонь разрастается, ширится, набухает… И вдруг раздается страшный грохот — проснулся свирепень. Разгневанный зверь поднимается на ноги, и огонь, сорвавшись с его спины, падает на землю тяжелой каплей смертельного яда…