Амазонка
Шрифт:
Простишь меня, Сережа? Я тебе ничего не скажу об этом, чтобы не осложнять тебе жизнь. И себе тоже.
– Даша? Даша, проснитесь! – я открываю глаза, с ужасом понимаю, что умудрилась уснуть в кресле приемной. Андре здесь, он смотрит на меня с удивлением и едва читаемой насмешкой. Его халат безупречно бел, а лицо идеально выбрито. Я делаю вдох, надеясь на вчерашний запах, но что-то изменилось. Легкая примесь хлора. Я подскакиваю в кресле, протягиваю ему руку, но тут же падаю назад. Я не совсем
– Из-вините, – голос не слушается меня.
– За что? – спрашивает он совершенно серьезно. – Вы сказали, что хотите со мной поговорить?
– Да. Да, я хотела, – бормочу я. Хлор… он плавал, он с утра тренировался в каком-то бассейне. В одних плавках. Интересно, какое у него тело. Это совершенно неприлично, но я ничего не могу с собой поделать. Я пытаюсь представить его голым. Обычно мне наплевать на то, что прилично, а что нет. В моей жизни так мало соблазна.
– Пройдемте в мой кабинет, – он подает мне руку, помогая подняться. Его рука теплая, рукопожатие крепкое, но длится оно не больше мгновения. Чистая вежливость, не больше. Я иду за ним, тороплюсь, а по пути судорожно пытаюсь привести в порядок прическу. Чертовы картины со стеклами, я прекрасно вижу, что похожа на пугало огородное. Андре не смотрит на меня, он идет вперед уверенными размашистыми шагами.
– Итак, о чем вы хотели поговорить со мной? – Андре прикрывает дверь кабинета, и я запоздало осознаю, что теперь-то мы тут с ним наедине. Он смотрит с вызовом, и это понятно. После всего того, что я наговорила. Спешит избавиться от меня.
– Я хотела попросить прощения… за… за то, что я вчера сказала, – выдавила я, и это стоило мне определенных усилий. Я вовсе не так уж и привыкла извиняться. Я, скорее, отношусь к тому типу людей, что станет избегать объяснений. Я скривилась в мнимом раскаянии – насколько у меня вообще получается разыгрывать что-то в лицах.
Я не чувствовала раскаяния ни на грамм. Может быть, раньше, когда я говорила с мамой. А теперь я отчего-то чувствовала себя беспомощной и разозленной под долгим серьезным взглядом Андре. Так, наверное, чувствовали себя гладиаторы, стоя на поле под палящим солнцем в ожидании неизбежной битвы.
– За что именно? – спросил он, пожав плечами. А затем – не верю своим глазам – он легко поднялся и уселся прямо на стол. Смотрел на меня, чуть болтая ногой в кроссовке. Спортивный, сукин сын.
– Я… не помню в точности, – пробормотала я, отведя взгляд. Черт, когда ты извиняешься, то рассчитываешь на ободряющую улыбку и фразы из серии «ничего страшного» и «какие мелочи, я уже и забыл». Но Андре явно ничего не забыл.
– Я тоже должен сказать вам важную вещь. Я не уверен, что мне следует оперировать вашу маму, – вдруг бросил он, и вся еле сдерживаемая ярость бросилась мне в кровь. Вот же подлец, решил отомстить. Неудивительно, что он так спокоен. Месть – блюдо, которое он ест холодным, что б он подавился.
– Вы не понимаете, – начала я, с трудом удерживая себя в руках. – Это невозможно. Мама… Она так много надежд возлагает на эту операцию.
– Я знаю,
– Я? – я смотрю на него удивленно. – Ничего.
– Все хотят чего-то. Я тоже… не исключение, – добавил он, усмехнувшись. Я вздрогнула и невольно облизнула губу. Он что, флиртует со мной? Невозможно. Глупости какие. Абсурд. Я тряхнула головой, стараясь сбить это нелепое ощущение.
– Вы не должны обращать на меня внимания. Я не думала того, что сказала вчера. То есть я не имела в виду… Я не хотела…
– Вы не думали? В каком смысле? А что вы думали? Что пластическая хирургия – панацея и спасение от всех бед?
– Панацея? Пфф! – это я делаю нечаянно, вспоминая прошлую мамину липосакцию, но Андре наклоняет голову в другую сторону и почти улыбается. Почти. Но – нет.
Я закапываю себя все глубже и глубже, буквально стою в открытой могиле и старательно выбрасываю из нее все новые и новые комья земли – полными лопатами. Давай, скажи ему снова, что пластическая хирургия – сплошная разводка и шарлатанство. Можешь еще закачать в телефон фотографии женщин с обезображенными лицами.
– Да какая вам разница, что я думаю, – наконец взрываюсь я. – Вы же не можете отменить операцию из-за того, что я чего-то там думаю.
– Это интересно, – вдруг усмехнулся Андре. – Значит, вы теперь хотите операцию.
– Андре… то есть месье Робен, – господи, я даже не знаю, как к нему правильно обращаться. – Доктор! Я уверена, что вы – очень хороший доктор.
– И на чем основана ваша уверенность? – его голос звучал заинтригованно, он облизнул губы и вызывающе улыбнулся. – Вы же не видели меня в деле, верно?
– Не видела, – с огорчением признала я. – Но я доверяю маме в этих вопросах…
– Этого я совсем не заметил.
– Чего? – растерялась я.
– Чтобы вы доверяли маме, – заявил он, пожимая плечами. Я почувствовала, что снова начинаю закипать. Почему этот сукин сын не может станцевать со мной традиционные «па», чтобы мы спокойно разошлись по своим делам. «Простите, я не хотела!» «Да, конечно, все в порядке, не волнуйтесь». Я вовсе не собиралась открывать перед ним душу или посвящать его в детали моих с мамой отношений. Это какой-то абсурд. Но абсурд – это… мое… второе…
– Не отменяйте операцию, – прошептала я, отлично понимая, что миссия провалена.
Андре спрыгнул со стола, подошел ко мне ближе, почти вплотную и остановился, разглядывая мои волосы. Он был почти на голову выше меня, а ведь я сама не маленького роста. Я чувствовала этот легкий запах хлорки и его дыхания. Наверное, он жевал жвачку, от него пахло ванилью. Почему он не отходит?
Почему бы ему не прикоснуться ко мне?
– Боюсь, вы неправильно меня поняли, – продолжил Андре. – Я пока не определился, что именно делать с вашей мамой.