Амазонки

Крупняков Аркадий Степанович

— И много, и мало.

— Говори яснее.

— Я знаю, что вы женщины...

— О, какая проницательность!

— Да, вы женщины, а женщина самой природой создана для любви. Все доброе в мире сосредоточено в женщине: она хранительница мира и домашнего очага, она мать всех людей, она начало любви человеческой, материнской, женской. И в этом счастье. И мне не понятно, кто и зачем все это отнял у вас?

— Верно, ты знаешь об амазонках мало, а о женщинах еще меньше. Скажи, где твоя мать?

— Она умерла.

— Отчего?

— Я не помню ее. Говорят, от болезни.

— А может быть, от счастья, о котором ты только что говорил? От счастья хранить домашний очаг и

быть запертой. в четырех стенах своей жалкой хижины, от счастья сносить побои мужа, от счастья быть униженной и замученной тяжелой работой на клочке своей земли. Да, мы лишены этого счастья. Мы сбросили с себя все оковы, которые придумали для женщин эти скоты мужчины. А любовь, о которой ты говоришь, — самая тяжкая из цепей, и мы отринули ее. Амазонка вольна как ветер...

— И все?таки ваши законы противоприродны.

— Неправда! Много веков мы живем по своим законам и, как видишь, — не погибли. Мало того, мы богаты, сильны и свободны. Значит, наши законы хороши.

— Почему же вы стыдитесь своих законов? Вам понадобился мужчина, вы приводите его сюда, а потом убиваете. Боитесь, что он расскажет?..

— Мы убиваем мужчин всюду.

— Толька ли мужчин? Если у вас убегает рабыня, вы бросаете в погоню сотню всадниц, и ни одна не вырвалась из вашего ада.

— А разве в иных местах не ловят рабов и не убивают?

— Вы отгородились от мира, вы...

— Хватит, мужчина. Спор этот будет бесконечным, и он не изменит твоей судьбы. Пойдем, Лота, мне нужно с тобой поговорить.

Они вышли из шатра. Солнце поднималось над озером, берега его были пустынны, только кое–где маячили фигуры гоплиток, охраняющих агапевессу. Годейра вошла в лодку, Лота оттолкнула ее от берега, ловко вспрыгнула на корму, взяла весла. Долго плыли молча, и когда лодка вышла на середину озера, Годейра начала говорить:

— Вчера ты сказала, что любишь его, и я не поверила тебе, а может быть, просто не поняла. Мы судим о мужчинах по трутням. В бою нам нет времени узнать, что это за люди, а в шатре... Мы их поим вином, и они теряют человеческий облик. Чужие по языку, с ними не поговоришь. Взять моего... Скот из скотов. Дорвался до хорошей еды, до вина... Рядом молодая женщина. По его роже видно, что весь его ум ушел туда, в середину тела. Мы зря ловим множество трутней, теряем наездниц в набегах. Поймай бы одного такого, и он оплодотворил бы всю Фермоскиру. А твой... Он умен и красив...

— И добр, —тихо сказала Лота.

— Ночью они все добрые. Если бы не ты, а он взял тебя в плен?..

— Это так и было. Мы скрыли от тебя... В бою я упала с обрыва... Он промыл мои раны, вправил вывихнутую руку. Когда меня нашли, он мог уйти, но не ушел.

— Не могу поверить!

— Так было. Спроси Чокею.

— Он не знал, что его ждет? Ты спросила, раскаивается он или...

— Он сказал так: сотни мужчин умрут здесь, не изведав счастья любви, а он узнал, что это такое, и готов к смерти. И еще сказал: настоящие люди платят за добро добром. Я все эти дни думаю об одном: как спасти его.

— Опомнись, Лота!

— Да, да! Я не могу убить его.

— Это сделают другие.

— Тогда я заколю и себя. Зачем мне жить, если...

— Я всегда считала тебя умной. Подумай, зачем он тебе? Все равно ты не увидишь его никогда.

— Пусть. Зато я буду знать, что он жив и на свободе. И, может быть...

— Замолчи! Не хочу тебя слушать. Ты погубишь себя и меня. Я сейчас же прикажу утопить его. Камень на шею и...

— Тогда ищи сразу два камня. Ты меня знаешь—я не буду жить.

— Ни одна амазонка не опускалась так низко, Лота! — гневно произнесла Годейра. — Греби к берегу, я не хочу больше говорить

об этом.

— Ты забыла, царица, об одном, — Лота ударила веслом по воде, поворачивая лодку. — Я родилась не в храме Ипполиты. Я появилась на свет среди людей.

— Выходит, мы не люди?

— Я уже сказала: я люблю. И если ты не понимаешь этого — ты не женщина.

Годейра хотела возразить Лоте, но потом раздумала. Она опустила руки в воду, приложила мокрые, холодные ладони к вискам. Лота положила весло на колени, склонила к нему голову. Над водой воцарилось молчание. Годейра чувствовала, что ее подруга в чем?то права, и царица старалась не умом, а сердцем понять ее. Понять было трудно. И тогда Годейра задала вопрос: «Смогла ли бы я сама убить мужчину, если бы полюбила?» Но как ответить на вопрос, если ты никогда не любила, не знаешь силу этого чувства. Годейра старалась вспомнить минуты, когда мужчина был желанен ей. Они были настолько коротки и так быстро прерывались брезгливостью, что почти не запомнились. Нет, по этим минутам нельзя узнать, что такое любовь. Царица вспомнила: Ферида когда?то пела о материнской любви. Может быть, она похожа на любовь к мужчине. Годейра выстроила в памяти цепочку лет, проведенных с матерью, и испугалась. Мать ее никогда не любила! Ни одного ласкового слова, ни одного нежного жеста. И сама Годейра не знала, что такое любовь к матери. Да и когда могла возникнуть эта самая любовь, если дочь не видела мать месяцами. Нет, царица не знает, что такое любовь к матери. Кого любила Годейра за свою жизнь? Кто ей близок в этом мире? Ради кого она живет, борется за власть, плетет интриги против Атоссы, копит богатство? Ради дочери, которая, может быть, появится после этой агапевессы? Но если она, эта дочь, будет такой же чужой и далекой, какой была сама Годейра, то стоит ли жить? И что это за жизнь, полная ненависти? В ней нет места любви. Я ненавижу мужчин, ненавижу Атоссу, не люблю Антогору, презираю рабынь, равнодушно посылаю на смерть амазонок. И тысячу раз права Лота, только что сказавшая: «Я родилась среди людей». Стало быть, мы не люди? Лота это хотела сказать, только не осмелилась. Нет, подожди, Годейра, — мысленно сказала сама себе царица, — у амазонок есть сильная любовь. К кому? К лошадям. Значит, Лота мыслит верно: мы на уровне животных, любим только лошадей и больше никого. Погоди, Годейра. А подруги? Разве мы не любим своих подруг? Взять ту же Лоту. Я люблю ее больше всего... Люблю? Ложь! Когда я погибала в битве под Амисом, она, рискуя жизнью, спасла меня. А что происходит теперь? Подруга на краю гибели, а я упрекаю ее в том, что она не животное. Полно! Хватит! Я помогу тебе, Лота, я спасу тебя, подруга!

Годейра протянула руку, дотронулась до склоненной головы Лоты. Та вздрогнула, подняла лицо. В ее глазах та же решимость, что и прежде.

— Ты думала, как можно спасти его? — спросила Годейра.

— Да. Настанет последняя ночь... Ты будешь следить, как убитых мужчин будут бросать в воду...

— Антогора тоже.

— Она будет с храмовыми.

— Дальше?

— Я принесу своего последним. Он не будет задушен, но ты не заметишь этого. Ликоп прекрасно ныряет и выплывет на том берегу.

— Надо подумать.

— Я буду молить богов, чтобы они даровали тебе дочь. Помоги мне.

—- Затея твоя безумна, Лота, но я не могу отказать. Да будет так.

Лота бросилась к царице и обняла ее.

— Отпусти! Ты знаешь, я не люблю нежности. Греби к берегу — слышишь, в долине звучат флейты и пектиды. Пойдем к девам, будем петь, танцевать и пить вино. Будем славить Диониса и Вакха. Сегодня последний день.

— Пойдем, царица! И да будет этот день не последним днем нашей любви.