America Latina, или повесть о первой любви
Шрифт:
Климат здесь еще более влажный, чем в Араукании. В год бывает всего 30-40 солнечных дней. Зима на уровне моря довольно теплая, поэтому лес из буков и «речного кедра» Pilgerodendron выглядит как настоящие джунгли. Стволы и ветви покрыты сплошным ковром из папоротников, в опавших листьях прыгают маленькие вишнево-красные лягушки. Если подняться выше в горы, туда, где бывает снег, то пейзаж начинает больше соответствовать умеренному климату. Здесь растут три оригинальных хвойных: маленький кустарник Dacridium fonki, похожий на кипарис Austrocedrus и alerce (Fitzroya). Алерсе напоминает секвойи: такая же темно-красная кора, такая же густо-зеленая пирамидальная хвоя, такая же исполинская толщина и почтенный возраст (до 5000 лет). Вот только ростом он бывает всего метров 50 — больше, видимо, не позволяют ветра.
В глубине гор лежит чудесное задумчивое озеро, а за ним поднимаются грозные пики основного хребта Анд. Их склоны покрыты ягелем высотой до четверти метра — оленеводы нашего Севера, наверное, видят такой в самых розовых снах.
Из Алерсе я вернулся в Пуэрто Монтт. Дорога вилась вдоль берега, и в бухтах повсюду были видны небольшие группы серых дельфинов-афалин (Tursiops truncatus).
Они стояли в устьях речек и ручьев, перехватывая идущую на нерест семгу (ее сюда тоже завезли из Европы).
Деревянный порт весь пропах водорослями и солью. На рыбном рынке продают ставриду и гигантских морских желудей. На причалах сидят цепочками черно-белые голубоглазые бакланы (Phalacrocorax atriceps). Серый сонный пролив уходит вдаль и тает в темных полосах небольших дождей.
Я долго болтался по причалам, выясняя ситуацию с транспортом. Летом можно было бы добраться на теплоходе прямо до Магелланова пролива — это очень дорого, но необыкновенно интересно. Но сейчас единственным судном, шедшим на юг, была яхта с гляциологической экспедицией Фонда Рейнгольда Месснера. Самого альпиниста не было, но ребята на борту подобрались отличные. Ужасно хотелось с ними прокатиться, благо зоолог им был нужен. К сожалению, они собирались выйти в море только через неделю, а потом еще дней десять стоять в Чайтене. Все же они помогли мне — с их палубы я влез без билета на рейсовый паром и весь восьмичасовой путь до Чайтена проделал на халяву.
Эти восемь часов я провел на палубе, продалжая исследование численности птиц.
Скучать не приходилось. Мы приближались к Субантарктике, и в море было полно живности — отголосок того фантастического изобилия, которое существует в штормовых водах Зоны Антарктической Конвергенции. Мрачные буревестники Procellaria уверенно скользили над волнами, сновали взад-вперед пухленькие ныряющие буревестники (Pelecanoides), китовые птицы (Pachyptila) стайками собирались на скоплениях планктона. Полосатые головы пингвинов Spheniscus magellanicus торчали из воды. Целые банды дельфинов прочесывали пролив. Мы встретили три вида, один другого красивей — Cephalorhynchus hectori, C. eutropia и Preponocephala electra (названия им не я придумывал, честное слово). Иногда мелькала в волнах усатая мордашка южного морского котика (Arctocephalus australis) или острый плавник одинокой косатки, гонявшей косяки семги. Мне очень хотелось увидеть, как косатки глушат лососей хвостом, но они почему-то действовали иначе — просто догоняли косяк и на лету перехватывали в воздухе выпрыгнувшую рыбину.
Понемногу народ заинтересовался тем, что я делаю. Вокруг собралась толпа пассажиров, напряженно вглядывавшихся в волны — кто первый увидит дельфина или косатку? Я все расспрашивал, нет ли среди присутствующих владельца машины, собирающегося ехать дальше на юг. Но вместо этого обнаружились целых четыре конкурента-туриста: парочка французов, бразилец Паоло, несмотря на молодость работавший счетоводом в солидном банке, и студент-мапуче Хосе, собиравшийся потратить стипендию, чтобы посмотреть лагуну Сан-Рафаэль.
Низкие холмы островов все тянулись справа, а роскошные Анды с их лесами и снегами — слева. Узкие фьорды уходили зигзагом вглубь гор, словно дорожки в неизвестные миры. Наконец мы свернули в один из таких «коридоров» и оказались в городке Chaiten.
Делать здесь было нечего, но французы решили остаться. Мы же с Паоло и Хосе потихоньку двинулись по Дороге Пиночета, болтая на смеси английского с испанским и дожидаясь попутки. Нас окружали уходящие в облака зеленые склоны, сочащиеся влагой. Все более или менее открытые места, кроме придорожных полей, в несколько «этажей» заросли папоротниками и чудовищным растением Gunnera, похожим на лопух с трехметровыми листьями.
Рюкзаки у ребят были не меньше моего, и я был уверен, что они вскоре вернутся в поселок. Близился вечер и явно собирался дождь. Любой нормальный человек в такой ситуации прежде всего стремится под крышу, только отдельные психопаты вроде нас с Юлькой могут получать удовольствие от путешествия в подобных условиях.
Тут я увидел нечто настолько интересное, что забыл обо всем на свете. Вдоль дороги через каждые несколько шагов зияли свежевыкопанные ямы под телеграфные столбы. Под слоем почвы тут оказалась очень твердая глина, и мелкие зверьки, упавшие в яму, не могли сразу зарыться в землю. Получились прекрасные ловушки на грызунов и прочую живность. Раздвигая длинной палкой листья, скопившиеся на дне ям, я обнаруживал там редких существ, которых не так-то просто увидеть.
В основном это были восьмизубы — подземные жители. Их тут три вида: один похож на крысу (Aconaemys), другой — на слепыша (Spalacopus), а третий — на зайчонка (Octodon). Кроме них, попадались землеройковые опоссумы Rhyncholestes. Я просмотрел, наверное, пару сотен ям, прежде чем отвлекся от них и заметил, что уже стемнело и накрапывает дождь, а мои спутники все еще идут рядом и даже не собираются начать ныть.
Я начал потихоньку присматриваться к стоявшим на полях сараям и амбарам. Вскоре мы прошли довольно приличный заброшенный хлев. Еще через сотню метров в луче фонаря возникла похожая на рысенка чилийская кошка (Felis guigna). Пока мы обсуждали удачную встречу, дождь хлынул по-настоящему. Ребята все равно не ударились в панику, но тут уже сдался я. «Попуток сегодня явно не будет, давайте вернемся к тому домику,» — предложил я. Оказалось, что и Паоло и Хосе тоже его заметили. Полиэтилена у меня оказалось столько, что хватило всем троим.
Утром трава была присыпана свежим снежком, но под ледяным дождем вокруг цветущего дрока и фуксий вились десятки зеленых колибри Sephanoides sephanoides с огненно-красными шапочками. Мы дождались попутки и двинулись на юг.
Путь по Дороге Пиночета занял два дня. Очень уж велико расстояние, а попутки упорно ловились только до следующей деревни. Благодаря этому довольно большие куски нам пришлось пройти пешком. Грунтовка то взбиралась на перевалы, где я балдел от зрелища зеленых «джунглей» в двухметровом снегу, то ныряла к прекрасным горным озерам. Время от времени проглядывало солнце, и нам удавалось увидеть вершины хребтов, но большую часть пути об их высоте мы могли только догадываться. Столько радуг я не видел, наверное, за всю свою жизнь. В тропиках от них как-то отвыкаешь: там это редкость из-за того, что солнце стоит слишком высоко. Зато здесь мы иногда видели по три-четыре одновременно. Иногда мы наблюдали нестандартные радуги — фантастически яркие, образующие полный круг (такие можно увидеть со склона горы) или необыкновенно близкие: казалось, протяни руку — и дотронешься.
Народу тут совсем мало — деревушки с церквями, словно перенесенные по воздуху из Баварских Альп, маленькие поселки, затерянные в лесу фермы и пустующие до лета турбазы. На полях, огороженных заборами из огромных пней, пасутся тонкорунные овцы. Нетронутые буковые леса зеленым морем тянутся на сотни километров, из одного национального парка в другой. Иногда наш шофер останавливался на рыбалку.
Если в реке был лосось или форель, то можно было натаскать рыбы на хороший ужин за полчаса. Если нет, нечего и ловить. Местные рыбы — корюшка Aplochiton и минога Geotria — очень вкусные, но на наживку не клюют.