Америка против всех. Геополитика, государственность и глобальная роль США: история и современность

Яковенко А. В.

Не менее показательным для понимания эволюции американской стратегии является четырехлетнее президентство Д. Трампа, которое многие аналитики называют «аномальным». Несмотря на громкие заявления, сделанные им еще в статусе кандидата в президенты, которые некоторые эксперты истолковали едва ли не как стремление вернуться к изоляционистскому курсу образца 1920-1930-х годов, международный курс Вашингтона стал еще жестче. Этому во многом способствовало стремление команды Трампа сделать американскую стратегию более прагматичной, избавившись от риторической «шелухи» времен Обамы. В определенном смысле это было попыткой возвращения к стратегии реальной политики, принимающей в расчет прежде всего конкретные возможности партнеров и соперников, а не отвлеченные лозунги и доктрины. Поскольку к тому моменту стало очевидно, что основными соперниками США реально могут быть лишь две державы — сильная в военном отношении Россия и теснящий американцев в экономике Китай, — то основной акцент был сделан именно на попытке ослабить

эти державы, попутно переложив значительную часть ресурсного бремени на союзников.

Трамп и его стратеги, в особенности длинная череда его помощников по национальной безопасности (среди них особенно выделялся авторитетный «ястреб» Дж. Болтон) не стеснялись заявлять о том, что их основная цель — максимально упростить и удешевить реализацию стратегических приоритетов США. С этой целью они запустили беспрецедентную по своему масштабу кампанию, направленную на развал широкого комплекса договоренностей в сфере стратегической стабильности, похоронив Договор о ракетах средней и меньшей дальности, Договор по открытому небу и едва не подведя черту под Договором о стратегических наступательных вооружениях. В свою очередь, тактика «оптимизации расходов» вылилась прежде всего в жесткий финансовый шантаж союзников по НАТО и за ее пределами.

Таким образом, объективно в трамповской глобальной стратегии гегемо-нистская составляющая серьезных изменений не претерпела. Если Обама пытался вести мир «из-за спины», то Трамп пытался делать это, сидя в своей бухгалтерии, где он сводил доходы и расходы, связанные с внешней политикой. И хотя многие трамписты превозносили своего лидера как первого за длительное время американского президента, во время правления которого не было развязано ни одной войны, прагматизм Трампа в итоге привел к глубокому моральному кризису в мировой политике, прежде всего связанному с продемонстрированным Вашингтоном пренебрежением международно-правовыми инструментами и самим духом международного права. Последствия этого кризиса особенно остро ощущаются сегодня, когда военно-политическая эскалация в Евро-Атлантике достигла небывалого уровня.

Администрация Байдена (бывшего вице-президентом при Обаме), продолжившая курс Обамы (и американского истеблишмента в целом) после четырехлетнего «перерыва» на президентство Трампа, взяла курс на восстановление идеологической связанности внутренней и внешней политики. Выдвинувшая Байдена ультралиберальная часть американской элиты стремилась взять реванш, в том числе выведя на новый уровень навязывание мировому сообществу своих идеологических установок, продвижение которых прагматичного консерватора Трампа заботило в последнюю очередь. Новая администрация также взяла курс на разрешение проблемы «войны на два фронта», вновь определив в качестве главных противников Россию и Китай. Говоря простым языком, американская внешняя политика сделала очередной круг и вновь замкнула петлю, которая вот уже многие десятилетия вьется вокруг главного приоритета — всемирной гегемонии США, альтернативы которой в Вашингтоне попросту не усматривают. Все «теоретические» дискуссии по этому вопросу, как мы видели, в итоге свелись лишь к тому, чтобы выжимать из этой гегемонии как можно больше, тратить на это меньше ресурсов и продавать мировому сообществу разнообразные мифы о вовлеченности в управление глобальными процессами всех «свободных и демократических государств».

За последние тридцать лет Вашингтон так и не смог кардинально переоценить мир после окончания холодной войны и столкнулся с неизбежной дилеммой, которую бывший глава штаба внешнеполитического планирования Госдепартамента, политолог-международник А.-М. Слотер сформулировала еще в 2011 году: либо США осуществляют контроль в закрытой системе, либо пользуются основанным на доверии влиянием в открытой системе, при этом проведя общую демилитаризацию внешней политики и самого понятия национальной безопасности [59] . Ее коллега, нынешний президент влиятельного нью-йоркского Совета по международным отношениям Ричард Хаас говорил о необходимости создания подобия европейского «концерта держав», учрежденного по итогам разгрома Наполеона на Венском конгрессе 1815 года (при ведущей роли России), только уже на глобальном уровне [60] . О провале в период после окончания холодной войны «американской миссии в мире, созданном самими США» [61] , и необходимости пересмотра внешнеполитической философии страны писали многие американские политологи-международники, например Майкл Мандельбаум и Питер Бейнарт.

59

Adapting U.S. Policy in a Changing International System. The Atlantic, 2011.

60

Haass R., Kupchan Ch. The New Concert of Powers. Foreign Affairs, 2021.

61

Mission Failure: America and the World in the Post-Cold War Era. Oxford, 2016.

Иными

словами, в экспертном сообществе самой Америки, начиная с провального президентства Дж. Буша-мл., все чаще раздаются голоса о необходимости считаться с качественно новой глобальной средой, прежде всего попытавшись реально интегрировать Пекин и Москву в институты сложившегося геополитического порядка, то есть отнестись к ним как к равным. В противном случае вряд ли будет возможно обеспечить устойчивость миропорядка даже в краткосрочной перспективе. Однако, как можно судить по делам Вашингтона, выбор был сделан в пользу сдерживания обоих конкурентов. Цель — упредить их до того, как они смогут бросить вызов безусловному глобальному лидерству Америки (в политологии эта ситуация известна под названием «ловушка Фукидида»). Причем под сдерживанием может пониматься любое воздействие вплоть до демонтажа политического строя.

Как отмечал в своей статье в августе 2021 года Уэсс Митчелл, ушедший двумя годами ранее с поста заместителя госсекретаря по делам Евразии, США не имеют достаточно ресурсов, чтобы одновременно противостоять России и Китаю [62] (примером может служить Германия, которая дважды ввязывалась в войну на два фронта). К 2030 году ВВП Китая в 1,5–2 раза превысит ВВП Америки, причем уже в номинальном исчислении, а не по паритету покупательной способности, как в данный момент. Поэтому надо начать с более слабого звена, каким в американской элите считается Россия. Ее надо «остановить» на Украине и развернуть ее «экспансию» в сторону Евразии.

62

Mitchell W.A. A Strategy for Avoiding Two-Front War. The National Interest, 2021.

Существуют и другие заслуживающие внимания подходы, которые так или иначе проявляются во внешнеполитическом планировании Вашингтона.

Так, американская политика сдерживания вписывается в попытки выстроить широкое сотрудничество центров силы при ведущей роли США и на американских условиях. В зарубежной литературе такая стратегия определяется как «сверхбалансирование» (overbalancing) [63] . Она предполагает размывание растущей роли наиболее вероятных конкурентов Вашингтона, в первую очередь Китая, но также и России, за счет поощрения амбиций восходящих государств «второго эшелона». Неслучайно американским экспертным сообществом несколько лет назад была вброшена идея «бесполюсного мира» [64] . Вместо перераспределения силы между ограниченным числом держав, характерного для полицентричного порядка, во главу угла ставится ее распределение среди разнотипных игроков. Для этого Вашингтону рекомендовалось использовать разного рода многосторонние форматы вроде «Группы двадцати», которая включает не только США, их традиционных союзников из числа развитых государств, страны БРИКС, но и Аргентину, Индонезию, Мексику, Саудовскую Аравию, Турцию, Южную Корею.

63

Rosencrance R.N. Allies, Overbalance and War // The Next Great War? The Roots of World War I and the Risk of U.S.-China Conflict / Ed. by R. Rosencrance, St. Miller. Cambridge MA: MIT Press, 2014. P. 45–56.

64

Haass R. The Age of Nonpolarity // Foreign Affairs. May/June 2008. № 3.

В системе с множеством влиятельных участников растет потребность в координирующей силе, предотвращающей ее хаотизацию. Соединенные Штаты будут претендовать именно на такую регулирующую роль, добиваясь отношений привилегированного партнерства со всеми основными игроками и поддерживая конкуренцию между ними. Формирующийся таким образом международный порядок, уверяют американские эксперты, будет характеризоваться снижением военно-политической напряженности между странами при сохранении активного экономического соперничества. Номинальные позиции США в институтах управления мировым хозяйством (МВФ, Всемирный банк, ВТО, ОЭСР), а также в ООН якобы ослабнут, но они, как отмечают эксперты, обретут большую свободу маневра между множеством конкурирующих коалиций.

Однако исторический опыт свидетельствует о том, что построение и тем более поддержание такой системы требуют большого дипломатического искусства и политической мудрости (примером может служить Византия, просуществовавшая тысячу лет после падения Западной Римской империи). Как правило, оно связано с деятельностью выдающихся государственных деятелей и редко переживает своих создателей. Последовательная реализация стратегии «сверхбалансирования» потребует от американской элиты выработки долгосрочного стратегического видения, причем такого, которое разделялось бы другими ведущими международными игроками. Однако, как показывают события последних десятилетий, ничего подобного у американцев попросту нет и вряд ли появится в обозримом будущем. Во многом это является следствием отсутствия у американских элит достаточной интеллектуальной гибкости.