Америка выходит на мировую арену. Воспоминания президента
Шрифт:
Мой дядя Джимми Буллок был снисходителен и справедлив в отношении вооруженных сил Союза и мог обсуждать все этапы Гражданской войны со всей справедливостью и великодушием. Но в английской политике он быстро стал бы тори самой ультраконсервативной школы. Линкольном и Грантом он мог восхищаться, но он не стал бы слушать ничего в пользу мистера Гладстона. Единственными случаями, когда я когда-либо поколебал его веру в меня, были те, когда я осмеливался смиренно предположить, что некоторые из явно нелепых ложных утверждений о мистере Гладстоне не могли быть правдой.
Мой дядя был одним из лучших людей, которых я когда-либо знал, и когда у меня иногда возникало искушение задаться вопросом, как
Я был болезненным, хрупким мальчиком, сильно страдал от астмы, и меня часто приходилось брать с собой в поездки, чтобы найти место, где я мог дышать. Одно из моих воспоминаний о том, как мой отец ходил взад и вперед по комнате со мной на руках ночью, когда я был совсем маленьким, и о том, как я сидел в постели, задыхаясь, а мои отец и мать пытались мне помочь.
Я очень мало ходил в школу. Я никогда не ходил в общественные школы, как это позже сделали мои собственные дети. В течение нескольких месяцев я посещал школу профессора Макмаллена на Двадцатой улице, недалеко от дома, где я родился, но большую часть времени у меня были домашние преподаватели. Как я уже говорил, когда я был маленьким, меня учила тетя. Одно время у нас в доме была гувернантка-француженка, любимая и ценимая «мамзель».
Когда мне было десять лет, я совершил свое первое путешествие в Европу. Мой день рождения прошел в Кельне, и, чтобы создать у меня ощущение «вечеринки», я помню, что моя мама надела парадное платье на ужин.
Я не думаю, что я что-то получил от этой поездки за границу: я искренне ненавидел ее, как и мои младшие брат и сестра. Практически все удовольствие, которое мы получали, заключалось в исследовании руин или гор, когда мы могли уйти от взрослых, и в играх в разных отелях. Нашим единственным желанием было вернуться в Америку, и мы относились к Европе с самым невежественным шовинизмом и презрением. Однако четыре года спустя я совершил еще одно путешествие в Европу и был достаточно взрослым, чтобы полностью насладиться им и извлечь из него пользу.
Еще маленьким мальчиком я начал интересоваться естественной историей. Я отчетливо помню первый день, когда я начал свою карьеру зоолога. Я шел по Бродвею и, проходя мимо рынка, куда меня иногда посылали перед завтраком за клубникой, вдруг увидел мертвого морского котика, лежащего на деревянной доске. Я спросил, где он был убит – как оказалось, это случилось в гавани. Я уже начал читать некоторые книги Майн Рида и другие приключенческие книги для мальчиков, и я почувствовал, что котик нарисовал передо мной картину подобных приключений.
Пока он оставался там, я день за днем бродил по окрестностям рынка. Я измерил его, и я помню, что мне пришлось приложить все усилия, чтобы определить его обхват с помощью складной карманной линейки, что было непростым делом. Я тщательно записал совершенно бесполезные измерения и сразу же начал писать собственную естественную историю, взяв за точку опоры этого мертвого морского котика. Эта и последующие естественные истории были записаны в чистых тетрадях примитивно и ненаучно.
У меня были смутные стремления так или иначе завладеть котиком, но дальше мечты они так и не пошли. Однако, я заполучил его череп, и мы с двумя кузенами быстро основали амбициозный «Музей естественной истории Рузвельтов». Сначала коллекции хранились в моей комнате, пока бунт со стороны горничной не получил одобрения высших органов домашнего хозяйства, и коллекция была перемещена в книжный шкаф в задней прихожей наверху. Это была коллекция диковинок обычного маленького мальчика, совершенно неуместная и совершенно бесполезная, кроме как с точки зрения самого мальчика. Мои отец и мать горячо поощряли меня в этом, как они всегда делали во всем, что могло доставить мне полезное удовольствие или помочь развиваться.
Приключения котика и романы Майн Рида вместе усилили мой инстинктивный интерес к естественной истории. Я был слишком молод, чтобы понять многое из Майн Рида, за исключением приключенческой части и части естественной истории – они увлекли меня. Но, конечно, мое чтение не ограничивалось только естественной историей. Родители предприняли очень мало усилий, чтобы заставить меня читать – у них хватило здравого смысла не пытаться заставить меня читать то, что мне не нравилось, если только это не требовалось по учебе. Они предлагали книги, которые, по их мнению, мне следует прочесть, но, если они мне не нравились, мне давали что-нибудь другое. Были определенные книги, на которые было наложено табу. Например, мне не разрешали читать дешевые романы. Я добрался до нескольких таких романов тайком, но вряд ли удовольствие компенсировало чувство вины.
Я полагаю, что у каждого есть свои недостатки, и у меня были книги, которые мне должны были понравиться, но не понравились. Например, мне никогда не нравилась первая часть «Робинзона Крузо» (и хотя это, несомненно, лучшая часть, она мне и сейчас не нравится); в то время как вторая часть о приключениях Робинзона Крузо с волками в Пиренеях и на Дальнем Востоке меня просто очаровала.
Что мне понравилось в первой части, так это приключения Крузо до того, как он наконец добрался до своего острова, битва с Салли Ровером и намек на странных зверей, которые ночью совершают невероятные купания в океане. Мне не понравилась «Швейцарская семья Робинзонов» из-за совершенно невероятной коллекции животных, встреченных этой достойной семьей, когда они шли вглубь острова от места крушения.
Даже в поэзии меня больше всего привлекали приключения. В довольно раннем возрасте я начал читать некоторые сборники стихов, в частности поэму Лонгфелло «Сага о короле Олафе», которая поглотила меня. Это познакомило меня со скандинавской литературой, и я никогда не терял к ней интереса и привязанности.
Теодор Рузвельт в детстве.
Теодор Рузвельт родился 27 октября 1858 года в Нью-Йорке. Он был болезненным ребенком: с ранних лет у него обнаружилась сильная близорукость, кроме этого, он страдал от астмы и был физически слаб. Однако его отец Теодор Рузвельт-старший прикладывал массу усилий, чтобы сын вырос сильным и мужественным. Дом оборудовали гимнастическими снарядами для ежедневных тренировок, а когда мальчик подрос, то стал еще заниматься боксом. Помимо этого, Теодора увлек пеший туризм, он преодолевал огромные расстояния, причем, при любой погоде.
Среди моих первых книг был том безнадежно ненаучного Майн Рида о млекопитающих, иллюстрированный картинками, не более художественными, чем картинки из типичной школьной географии, но не менее захватывающими. Когда мой отец обнаружил, насколько глубоко я заинтересовался этим не очень точным томом, он дал мне небольшую книгу Дж. Г. Вуда, английского автора популярных книг по естественной истории, а затем большую его книгу под названием «Дома без рук». Я внимательно изучал их, а в будущем они дошли и до моих детей.