Американская фантастика
Шрифт:
Да, это были не пустые слова. Он рассказал мне о своей заветной цели в первый же день нашего знакомства. Тогда я решил, что он просто расфантазировался с голодухи. Мне его аппарат казался всего лишь средством достижения личных благ. И я думал, что и он вскоре станет на мою точку зрения. Но я ошибся.
Когда живешь и работаешь бок о бок с хорошим человеком, невольно начинаешь восхищаться качествами, которые и делают его хорошим.
К тому же, когда человеку живется приятно, его начинают тревожить беды человечества. Во всяком случае, так произошло со мной. Когда я понял, каким чудесным мог бы стать наш мир, победила точка зрения Майка. Кажется, это произошло, когда мы работали над «Пламенем», но точная дата
Мы побывали вместе повсюду и посмотрели все. То мы знакомились с фальшивомонетчиком Франсуа Вийоном, то отправлялись бродить по ночам с Гаруном аль-Рашидом. (Этот беззаботный калиф, бесспорно, родился на несколько сот лет раньше, чем ему следовало бы.) А если настроение у нас было скверным, мы могли, например, следить за событиями Тридцатилетней войны. Майк снова и снова, как завороженный, наблюдал гибель Атлантиды наверное, потому, что он опасался, как бы что-нибудь подобное не повторилось еще раз. А стоило мне задремать — и он возвращался к началу начал — к возникновению нашего мира. (Что было раньше, рассказывать здесь не стоит.)
Если подумать, то, пожалуй, к лучшему, что ни он, ни я не женаты. Конечно, мы верили в лучшее будущее, но пока мы оба устали от человечества, устали от алчных глаз и рук. В мире, поклоняющемся богатству, власти и силе, только естественно, что порядочность нередко родится лишь из страха перед этой жизнью или перед загробной. Мы наблюдали столько скрытного и потаенного — если хочешь, назови это подсматриванием в замочную скважину, — что научились не принимать на веру внешние проявления доброты и благородства. Только один раз мы с Майком заглянули в частную жизнь человека, которого любили и уважали. И одного раза оказалось достаточно. С тех пор мы взяли за правило принимать людей такими, какими они кажутся. Но хватит об этом.
Следующие две картины мы выпустили одну за другой — «Свободу американцам» — про войну за независимость — и «Братья и пушки» — про войну Севера с Югом. И сразу каждый третий политикан, множество так называемых «просветителей» и все патриоты-профессионалы возжаждали нашей крови. Все местные отделения «Дочерей американской революции», «Сыновей ветеранов Севера» и «Дочерей Конфедерации» единодушно заскрежетали зубами. Юг совсем взбесился. Все штаты крайнего Юга и один пограничный безоговорочно запретили демонстрацию обоих фильмов — второго потому, что он был правдив, а первого просто за компанию. Они оставались под запретом, пока в дело не вмешались профессиональные политиканы. Тогда запрет был снят и оба фильма без конца цитировались в речах соответствующих ораторов как ужасные примеры того, во что верят и какие взгляды исповедуют некоторые личности. Это был прекрасный предлог ударить в барабаны расовой ненависти.
Новая Англия попыталась было сохранить достоинство, но надолго ее не хватило. В штате Нью-Йорк депутаты сельских округов дружно проголосовали за запрещение фильмов. И в Дэлавер, где законодательному собранию некогда было заниматься изданием нового закона, пришлось пустить дополнительные поезда. Вызовы в суд по обвинению в клевете сыпались на нас градом, но, хотя каждый новый иск вчинялся нам под гром фанфар, почти никто не знает, что мы не проиграли ни одного дела. Правда, нам раз за разом приходилось апеллировать к высшим инстанциям, однако, когда дело попадало к судье, не заинтересованному в нашем осуждении, документы, сохранившиеся в архивах, неизменно подтверждали истинность того, что мы демонстрировали на экране.
Мы-таки высыпали на воспаленную гордость, привыкшую чваниться славными деяниями предков, изрядную горсть соли! Мы показали, что далеко не все власть имущие могли похвастаться незапятнанной белизной своих одежд и что в войне за независимость далеко не все англичане были хвастливыми наглецами, но что они не были и ангелами. В результате Англия наложила запрет на ввоз этих двух фильмов и представила государственному департаменту возмущенный протест. Было очень потешно наблюдать, как конгрессмены южных штатов в полном единодушии с конгрессменами Новой Англии одобряют призывы посла какой-нибудь иностранной державы к подавлению свободы слова. В Детройте ку-клукс-клан зажег у нашего подъезда довольно дохленький крест, а такие организации, как Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения, выносили весьма лестные для нас резолюции. Наиболее злобные и непристойные письма вместе с адресами и фамилиями, которые были в них опущены, мы передавали нашему адвокату, но к югу от Иллинойса ни один из их авторов не был привлечен к суду.
Постепенно страна разделилась на сторонников двух точек зрения. Одни — наиболее многочисленные — утверждали, что нечего нам копаться в старой грязи, что подобные вещи лучше всего простить и забыть, что ничего подобного никогда не происходило, а если и происходило, то мы все равно отпетые лгуны и клеветники. Другие рассуждали так, как мы и хотели.
Мало-помалу складывалось и крепло убеждение, что подобные события действительно происходили и могут произойти снова, а возможно, и происходят в эту самую минуту — потому что на психологию нации слишком долго воздействовало извращение истины. Мы были рады, что все большее число людей приходит к выводу, к которому пришли мы сами: прошлое надо не забывать, а понять и оценить беспристрастно и доброжелательно. Именно этого мы и добивались.
Запрещение фильмов в некоторых штатах почти не повлияло на чистую прибыль, а потому в глазах Джонсона мы были полностью оправданы. Ведь он уныло предсказывал полный их провал, так как «в кино нельзя говорить правду. Это вам с рук не сойдет, если зал вмещает больше трехсот человек». Ну, а в театре? «А кто ходит куда-нибудь, кроме кино?»
Пока все складывалось так, как мы хотели. Наша известность достигла зенита — никогда еще никого с таким жаром не хвалили и не ругали на страницах газет. Мы были сенсацией дня. С самого начала мы старались обзаводиться врагами в кругах, которые способны дать сдачи. Помнишь старое присловие, что человек познается по своим врагам? Ну, короче говоря, шумная известность была водой на нашу мельницу. А дальше я расскажу, как мы начали молоть.
Я позвонил Джонсону в Голливуд. Он обрадовался.
— Что-то мы давно не виделись! Ну что, Эд?
— Мне нужны люди, которые умеют читать по губам. И не позже вчерашнего дня, как ты выражаешься.
— Читать по губам? Это еще зачем?
— Неважно. Они мне нужны. Можешь ты их найти?
— Откуда я знаю? А зачем?
— Я спрашиваю: можешь ты их найти?
— По-моему, ты переутомился, — ответил он с сомнением в голосе.
— Послушай…
— Я ведь не сказал, что не могу. Спусти пары. Когда они тебе нужны? И в каком количестве?
— Лучше запиши. Готов? Мне нужны чтецы по губам для следующих языков: английского, французского, немецкого, японского, греческого, фламандского, голландского и испанского.
— Эд Лефко! Ты совсем сошел с ума или еще нет?
Пожалуй, моя просьба и в самом деле могла показаться странной.
— Может быть, и сошел. Но эти мне нужны в первую очередь. Если отыщутся специалисты по другим языкам, хватай и их. Они тоже могут мне понадобиться.
Я представил себе, как он сидит у телефона и крутит головой: «Бедняга Эд! Тепловой удар, не иначе. Совсем свихнулся».