Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX-XX столетий. Книга VII
Шрифт:
Адвокаты просили отпустить обвиняемых под залог, суд назначил таковой в размере 150 тыс.$, т. е. по 75 тыс.$ c каждой обвиняемой. Таких денег у них не нашлось, и они отправились за решётку.
Там Леонор Перез родила второго сына.
А далее произошло необычное, то, что прямо повлияло на весь ход событий. В дело вмешался Пасифико Маркос, младший брат филиппинского диктатора Фердинандо Маркоса. Пасифико возглавлял «Philippine Medical Association». Сия ассоциация занималась не только и не столько здравоохранением населения страны, сколько экспортом медицинских кадров за пределы Филиппин. Страна была очень бедна и управлялась жестоким диктатором Маркосом, поэтому экспорт рабсилы являлся в 1960-1980-х гг. одним из самых эффективных инструментов пополнения государственного бюджета. Отправлявшийся за пределы Филиппин человек получал от властей специальное разрешение и в дальнейшем платил
Пасифико Маркос заявил, что дело против Нарсисо и Перез является судебной ошибкой. И пригрозил, что в случае неблагоприятного его исхода (читай — осуждения обвиняемых) филиппинские власти отзовут всех своих граждан, работающих в американских больницах. По состоянию на начало 1976 г. речь шла, по меньшей мере, о 30 тыс. медсёстрах!
Далее начались удивительные фокусы. Некие неравнодушные жители Энн-Арбора создали благотворительную организацию под говорящим названием «Комитет защиты Нарсисо и Перез» (англ. «Narsico/Perez legal defense committee»). Организация озаботилась поиском денег для внесения залога и оплаты адвокатов. Невероятно, но деньги появились! Сначала была собрана сумма, необходимая для залога (150 тыс.$), а потом и адвокатской команды (это ещё 350 тыс.$). Некоторое время считалось, что деньги собрал «Комитет защиты», но ФБР, проведя небольшое расследование, установило, что реально «Комитет» получил взносы всего на 15 тыс.$, из которых 4 тыс.$ ушли на организационные расходы и выплаты работникам самого фонда.
Пасифико Маркос, младший брат филиппинского диктатора Фердинанда Маркоса, принял непосредственное участие в истории, связанной с обвинением Нарсисо и Перез в серийных убийствах.
Понятно, что деньги шли прямиком от Пасифико Маркоса, и его действия представляли собой ни что иное, как вмешательство в отправление правосудия. Задумайтесь на секундочку, какую бы реакцию в США вызвали такие же точно действия представителя Российской Федерации… Вот арестовали американцы двух медсестёр из России по обвинению их в серийных убийствах, а руководитель какого-либо нашего федерального ведомства заявил бы, что имеет место судебная ошибка, учредил бы фонд в защиту арестованных и выдал бы деньги на залог и адвокатов. Думаю, что всякие там CNN и BBC от такой новости просто порвались бы в лоскуты, и вопли их журналистов о «вмешательстве России» и «манипулировании общественным мнением» неслись бы из всех американских утюгов не один месяц.
Но не зря же говорится: «Два мира — два Шапиро»! В 1976 г. ничего подобного не случилось. А случилось совсем иное. Американские новостные передачи и газетные публикации одномоментно наполнились жалостливыми репортажами о судьбах арестованных… начались рассказы о том, сколько весил рождённый Леонор Перез в тюрьме мальчик… как страдают родные и близкие арестованных… как больно им оттого, что Госдепартамент остановил процедуру получения гражданства, а потому у мужа Леонор появились проблемы с работой.
В общем, быстро и почти незаметно убийцы превратились в невинных агнцев. И что самое забавное, почему-то никто из защитников «невинно пострадавших» медсестёр не хотел задаться вопросом: как же так получалось, что во время их дежурств яд попадал в капельницы больных? О больных и убитых никто уже не вспоминал.
С середины 1976 г. в американских средствах массовой информации развернулась кампания в защиту Перез и Нарсисо.
Освобождение Филипины Нарсисо и Леонор Перез из-под стражи под залог подавалось как триумф справедливости и здравого смысла. Дамочки, явно действовавшие по подсказке неких кукловодов, перешли в контрнаступление.
Они приняли участие в большом количестве разного рода демонстраций в собственную защиту. Мероприятия эти широко освещались средствами массовой информации — ну ещё бы! — такой инфоповод. Медсёстры с удовольствием давали интервью, хватались за микрофон, носили транспаранты и вообще деятельно торговали лицом.
К обеим приехали родители, и их встреча в аэропорту тоже явилась темой для местных ТВ, газет и радиостанций.
Приезд родителей к обвиняемым в убийствах медсёстрам дал пищу для массы публикаций и ТВ-репортажей, преисполненных пафоса и всяческих восторгов. Выглядело всё это очень странно и совершенно неуместно, журналисты словно потеряли память и как будто позабыли, что рассказывают они о женщинах, подозреваемых в тяжких и отвратительных преступлениях. Может быть, не следовало расточать восторги хотя бы из уважения к жертвам преступных посягательств? Вопрос, впрочем, риторический, честный и совестливый журналист во все времена и при всякой власти был большой редкостью…
После освобождения под залог Нарсисо и Перез сделали заявления, в которых в схожих выражениях сообщили о преследованиях со стороны Мартина Линденауэра, упоминавшегося выше начальника Службы персонала госпиталя. Линденауэр, дескать, в августе 1975 г. вызывал их в свой кабинет, где всячески грозил и запугивал, требуя признания вины.
Честно говоря, сложно понять суть этих претензий. Линденауэр имел все основания для беспокойства и, сознавая свою ответственность за персонал больницы, пытался решить возникший кризис с минимальными потерями для лечебного учреждения. Он не применял насилия, не лишал свободы, он лишь разговаривал с подозреваемыми и пытался воздействовать на них словом. Что такого ужасного он делал — понять невозможно. В этой связи остаётся добавить, что Мартин Линденауэр являлся не только административным работником, но отличным практикующим сосудистым хирургом, наставником молодёжи и научным работником. Он автор более чем 130 научных статей и 35 глав в научных сборниках, т. е. этот человек по своей культуре, мышлению и поведению отнюдь не гангстер и не костолом. Всерьёз относиться к утверждениям, будто он кому-то там грозил, запугивал каким-то ужасным ужасом и делал что-то непотребное с несчастными медсёстрами, никак нельзя.
Справа: медсёстры перед пресс-конференцией, на которой рассказали о запугиваниях со стороны Линденауэра, которым якобы подверглись в августе и начале сентября 1975 г. Справа: одна из демонстраций в поддержку Нарсисо и Перез.
Непонятно было, как относились приписываемые Линденауэру преследования, якобы имевшие место в августе-сентябре 1975 г., к событиям 1976 г., но факт остаётся фактом — американские средства массовой информации принялись активно обсуждать эту тему. Поймали, так сказать, брошенную кость…
Мартину Линденауэру пришлось оправдываться. Он сделал специальное заявление, в котором объяснил, что встречи и беседы с персоналом входят в круг его служебных обязанностей и его общение с Нарсисо и Перез всегда оставались в рамках закона и допустимых приличий. Сам факт того, что уважаемому доктору пришлось оправдываться от облыжных обвинений, высказанных — секундочку! — обвиняемыми в серийных убийствах, представляется абсурдным. Тем не менее, из песни слов не выкинуть!
Мартин Линденауэр.
В ФБР, по-видимому, поняли, что процесс выходит из-под контроля и надо что-то делать.
Изучив статистику отделения реанимации, сотрудники ФБР расширили список подозрительных инцидентов, которые могли быть связаны со злонамеренными действиями Нарсисо и Перез. Число случаев неожиданной остановки дыхания и спада сердечной деятельности увеличилось до 51, первые из них имели место ещё в июне 1975 г., а последний произошёл 28 августа 1975 г. Тогда в палате интенсивной терапии скончался 46-летний Бенни Блэйн (Bennie C. Blaine). Все инциденты происходили по единой схеме: во время дежурств Нарсисо и Перез в интервале времени от 16 до 24 часов, когда в палатах либо не было другого медперсонала, либо находился один человек, обычно медсестра. Инциденты не происходили в тех случаях, когда Нарсисо и Перез дежурили порознь, что, по мнению обвинения, свидетельствовало о наличии сговора между обвиняемыми и разделении обязанностей. Самому молодому из умерших от «павулона» больных исполнилось только 29 лет, самому старшему — 87.