Американский детектив
Шрифт:
Машинист высунулся из окна.
— Что случилось с электричеством?
Машинист был из ветеранов, и ему следовало бы побриться.
— А кто вы такой, чтобы спрашивать?
— Меня зовут Каз Долович, я — начальник дистанции, и я хочу знать...
— А-а... — Машинист выпрямился. — Это случилось пару минут назад.
— Ты сообщил в центр управления?
Машинист кивнул.
— Диспетчер сказал, чтобы я сидел и ждал. Что там случилось — человек попал под поезд?
— Я чертовски хочу выяснить, что там в самом деле случилось,— признался Долович.
Он дошел до конца платформы и спустился на пути. Шагая по погруженному
Подгоняемый яростью и тревогой, он торопливо зашагал по полотну, но боли в желудке заставили умерить прыть. Он напрасно пытался рыгнуть, массируя грудь в тщетной попытке разогнать газы. Больно или не больно, он продолжал хотя с трудом, но настойчиво шагать дальше, пока не услышал в туннеле голоса. Тут он остановился и прищурился, вглядываясь в темноту, в едва различимые тени, двигающиеся ему навстречу. Видит Бог, это походило... на толпу.
Подбираясь к распределительному шкафу в туннеле, чтобы выключить питание, Лонгмен чувствовал себя спокойно, как раньше, и даже испытывал удовольствие вроде того, что почувствовал, когда расцеплял вагоны и вел поезд. Он всегда чувствовал себя отлично, когда занимался техническими проблемами. И даже вернувшись в вагон, он все ещё чувствовал себя отлично, но когда Райдер вошел в кабину, Лонгмен снова начал потеть. Впрочем, он понимал, что в присутствии Райдера чувствует себя в полной безопасности, хотя поведение того пугало его до полусмерти. С остальными двумя сообщниками его ничего не связывало. Стивер знал свое дело, но держался совершенно неприступно — этакая замкнутая система, а Уэлкам был не просто жесток и злобнн, но, видимо, настоящий маньяк.
Казалось, автомат пульсирует в его руках, повторяя учащенное биенние крови в жилах. Он покрепче прижал приклад к плечу, потом чуть ослабил хватку, и автомат успокоился. Потом Лонгмен беспокойно покосился на дверь кабины, но, услышав тихий предупреждающий свист Стивера, тотчас перевел взгляд на головную часть вагона. Там он сконцентрировал внимание на пассажирах справа от прохода. За них отвечал он, за левый ряд ответственность была на Стивере. Райдер организовал все так, чтобы они не оказались друг у друга на линии огня.
Пассажиры сидели молча, почти не шевелясь.
Теперь из задней части вагона всех пассажиров удалили. Она выглядела пустой и покинутой. Уэлкам повернулся боком к аварийной двери, широко расставил ноги, дуло автомата смотрело вниз, на рельсы. Он выглядел вполне готовым к действию, и Лрнгмен убежден был, что он просто жаждет, чтобы что-то пошло не так, и ему представилась возможность кого-нибудь убить.
По его лицу так обильно лил пот, что Лонгмен испугался — нейлон мог прилипнуть к коже и утратить маскирующие свойства. Он хотел было опять взглянуть на дверь кабины, но какой-то неожиданный звук справа заставил его резко повернуть голову. Там сидел хиппи, глаза его оставались закрыты, ноги вытянуты далеко в проход. Стивер сохранял спокойствие и внимательно наблюдал за происходящим, не двигаясь с места. Уэлкам смотрел на рельсы через заднее окно.
Лонгмен напряженно прислушивался, ловя звуки из-за двери кабины, но ничего не слышал. До сих пор операция шла без сбоев. Но если случится задержка с оплатой, все может рухнуть. Хотя
Кредо Райдера состояло в том, чтобы либо жить, либо умереть. Эта идея вызывала у Лонгмена отвращение. Его собственное кредо, если попытаться сформулировать его словами, звучало бы так: выжить любой ценой. Да, он по собственной воле принял условия Райдера...
По собственной воле? Нет. Он влип в эту историю в силу какой-то необъяснимой беспомощности, в каком-то одурманенном состоянии. Он восхищался Райдером, но это ничего не объясняло. И вообще, разве не он сам нес ответственность за их знакомство? Разве это не его собственная идея? Разве не сам он сформулировал её и перевел из игры, из области фантазии в преступную, но заманчивую реальность?
Он уже давно перестал думать об их первой встрече, как о чем-то случайном. Больше и точнее подходило бы слово "судьба". Время от времени он вспоминал о судьбе, но Райдер оставался безразличен. Не то, чтобы не понимал, о чем речь, просто это его не занимало, ничего для него не значило. Что-то случится, приведет к чему-то ещё — глубже Райдер не заглядывал, совпадения его не волновали. Что-то случится, за ним что-то еще...
Они встретились в бюро трудоустройства на углу Шестой авеню и Двадцатой улицы — в одной из очередей растерянных, унылых и терпеливых безработных, медленно дюйм за дюймом подвигавшейся к столу, за которым чиновник ставил какой-то каббалистический значок в их книжках с голубой обложкой и давал подписать корешок квитанции на еженедельное пособие. Он первым заметил в соседней очереди Райдера — высокого, гибкого черноволосого человека с приятными и четкими чертами лица. Нельзя сказать, что того можно было назвать олицетворением мужского начала или позволяло предположить наличие скрытой силы и уверенности. Действительно, это он понял позднее. То, что бросилось в глаза Лонгмену, было значительно проще: этот человек явно выделялся в толпе черных и цветных, длинноволосых парней и девиц и побитых жизнью людей среднего возраста (к последней категории, хотя и с неохотой, Лонгмен относил и себя). В самом деле, в Райдере не было ничего экстраординарного, и в любом другом месте его можно было и не заметить.
Часто люди в очередях заводят разговор просто чтобы убить время. Другие приносят с собой что-нибудь почитать. Обычно Лонгмен по дороге в бюро трудоустройства покупал газету и ни с кем не разговаривал. Но когда несколько недель спустя Лонгмен оказался в очереди сразу за Райдером, он сам начал разговор. Сначала он немного колебался, потому что было ясно: Райдер из тех, кто сам решает, что им нужно, и может резко отшить навязчивого собеседника. Но в конце концов повернулся к нему и показал заголовок в газете: "Еще один "Боинг 747" угнан на Кубу".
— С этим нужно бороться, как с болезнью, — сказал Лонгмен.
Райдер вежливо кивнул, но ничего не ответил.
— Не понимаю, для чего это делать, — продолжил Лонгмен. — Едва они попадают на Кубу, то либо оказываются в тюрьме, либо должны по десять часов в день рубить на палящем солнце сахарный тростник.
— Не могу сказать. — Голос Райдера неожиданно оказался глубоким и внушительным. Это был голос вожака, — с тревогой подумал Лонгмен, и было в этом голосе что-то еще, чего он не мог ухватить.