Амнистия
Шрифт:
– На вашем месте я обратился бы к адвокату, – сказал он.
– Человек, который подрабатывает частным извозом, вряд ли может позволить себе хорошего адвоката, – Локтев ощущал в душе космическую пустоту. – Я нахожусь в весьма стесненных условиях. Живу скромно. Как вы знаете, машина у маня «Жигули» и квартира соответствующая… Чуть больше салона «Жигулей».
– Я не сказал хорошего адвоката.
– Плохого адвоката нанять тем более не могу. Пустая трата денег. Скажите, – Локтев сделал долгую паузу, решая, как лучше сформулировать свой вопрос, – скажите, а кем был покойный?
– Человеком он был, хорошим добрым человеком, тружеником и семьянином, – отрывисто ответил Руденко. – Игнатов Василий Васильевич, тридцати восьми лет. Образование высшее техническое. Работал главным технологом на одном из московских заводов. Всю жизнь на этом месте. Только одна запись в трудовой книжке. Женат, имеет троих детей. Детей ты оставил сиротами, жену вдовой. Вот взгляни.
Покопавшись в ящике стола, Руденко вытащил фотографию и протянул её Локтеву. Тот поднес снимок ближе к глазам. На фоне восточного ковра на диване сидела простоволосая женщина неопределенных лет, слева от неё две похожие друг на друга, как две капли воды, девочки лет двенадцати в школьной форме, видимо, близняшки. П
По правую руку от женщины, положив руки на колени и гордо вскинув лохматую голову, восседал подросток лет шестнадцати с прыщавой физиономией. Локтев проглотил застрявший в горле горько соленый комок и передал фотографию обратно следователю.
В эту минуту он не мог произнести ни слова.
– Это семья убитого тобой человека, семья Игнатова, – пояснил Руденко. – Теперь неполная семья. Вдова работает воспитательницей в детском саду. Нелегко ей будет одной троих детей поднимать. Вот что ты наделал. Я разговаривал с этой женщиной… Ладно, это к делу отношения не имеет.
– Прошу вас, дайте мне адрес или телефон вдовы, – выдавил из себя Локтев. – Я совсем небогатый человек, но я сделаю все, чтобы помочь этим людям. Материально помочь.
– И ты думаешь, эта женщина возьмет от тебя хотя бы копейку? От тебя, от убийцы её мужа, убийцы отца её детей? Да она быстрее с голову умрет. И если ты только сунешься на порог её квартиры, она проломит твою пустую башку утюгом. Знаешь, что будет для тебя самым трудным на суде? Нет, не выслушать обвинительный приговор. Это только семечки. Самым трудным будет посмотреть в глаза этой женщине, жизнь которой ты разбил, изувечил. А она… Она просто подойдет к скамье подсудимых и плюнет в твою гнусную морду. И дети подойдут плюнуть. По очереди. Это её слова, не мои, это её обещание. А ты будешь утираться.
Локтев, живо представляя себе будущие нравственные страдания и унижения, до боли сжал виски ладонями.
– Что мне делать, что же мне делать? – спросил он то ли себя самого, то ли Руденко.
– В принципе помочь тебе можно.
Следователь вытянул ноги под столом, стянул слишком тесные, жавшие в подъеме ботинки и неожиданно перешел на «вы».
– Можно, так сказать, облегчить вашу участь. Но здесь одного моего желания мало. Лично я искренне симпатизирую вам, Алексей Евгеньевич. Вы интеллигентный человек с высшим образованием, драматург, две ваши пьесы поставил областной театр. И это, уверен, лишь начало вашего блестящего творческого пути. Только начало. Вы приехали покорять столицу, приехали за большим успехом, за громкой славой. Я правильно излагаю? Поправьте меня, если я ошибаюсь.
– Все правильно, – кивнул Локтев, уже утративший способность живо соображать и мыслить логически. – Я рассчитывал поставить две своих пьесы в московских театрах.
– Вот видите, – Руденко понимающе покачал головой и грустно улыбнулся. – У вас впереди вся жизнь, долгая и прекрасная, как блоковская незнакомка. Прямо за поворотом большая удача и, надо полагать, большие деньги. Вам просто позавидовать можно. И тут это дорожное происшествие, эта досадная накладка. И что этого мужика, этого сбитого пешехода ночью выгнало на улицу? Спал бы себе под боком у жены, так нет, пошел бродить, приключения искать на свою задницу. Просто злой рок бросил его вам под колеса. Обидно, правда?
– Не то слово, – вздохнул Локтев.
– Вот и я говорю, обидно.
Руденко так горько покачал головой, будто неотступающая ни на секунду обида жгла, бередила и его душу.
– Но мы, муровцы, не слепые монстры, мы разбираемся в людях. Я сочувствую и хочу вам помочь. Сидел бы на вашем месте какой-нибудь неполноценный Гаврила с тремя классами, коридором и судимостью – разговора этого откровенного между нами не состоялось. А вы другое дело, вы настоящий интеллигент. Короче, помочь можно. Трудно, очень трудно, но можно. Но и от вас потребуется ответный шаг. Потребуется взаимная симпатия. Вы ведь на стороне закона? Вы ведь по нашу сторону баррикад?
– Разумеется, разумеется, – закивал головой Локтев, плохо понимавший суть иносказаний Руденко. – Я по нашу, то есть, по вашу сторону баррикад.
– Тогда сделаем так, это дело, – Руденко с чувством хлопнул ладонью по папке, – я постараюсь тормознуть. А вы напишите мне одну бумажку. Агентурная подписка, так эта бумажка называется. Мол, так и так, я, Локтев, выражаю желание стать внештатным осведомителем…
Локтева вздрогнул. До него, наконец, дошло, куда клонит Руденко.
– Я не буду писать никаких расписок, подписок. Не буду.
– Чудак-человек, – Руденко легко, без усилия рассмеялся. – Вы даже не поняли, что вам предлагают, а уже отказываетесь. Представьте: вы будете жить так, как жили раньше. Забудете это дорожное происшествие, как ночной кошмар. Не было ничего – и точка. Пишите пьесы, становитесь известным драматургом – лично я это даже приветствую. Взамен от вас не требуется ничего или почти ничего. Пару, тройку раз в месяц составите бумажку.
– Я не буду составлять бумажки.
Руденко не слышал возражений.
– Вы ведь вращаетесь в театральной среде. А это настоящий рассадник преступности. Ее питательный бульон. Все эти театральные деятели, как на подбор наркоманы, пидрилы, психи долбанные. Бери любого и мотай срок – не ошибешься. А вы будете давать сигнал. Где-то что-то увидели или услышали… Понимаете? Я рад любой информации. Кроме того, ваши услуги будут оплачены. Деньги небольшие, но и они не будут лишними. И, кстати, приходить сюда не надо, избави Бог. Будем встречаться на улице, в сквере, где хотите. Где вам удобно.