Ампула Грина
Шрифт:
– Я сказал "Итиа…"
Лыш наморщил переносицу, мигнул.
– Это … вроде как "Пусть не будет жары, да?"
– Да… Я не думал, что кто-то на Земле знает этот язык.
Лыш не удивился опять. Опустил голову, пошевелил сандалией песок. Снова поднял лицо.
– А ты… где слышал этот язык?.. Если не на Земле?
– Во сне, – честно сказал Валерий.
Лыш вновь стал смотреть вниз. Проговорил шепотом:
– И я… только это не простые сны. Ты не думай, будто я не хочу сказать. Но их… трудно объяснить…
– Красные пески, да?
– Да… –
– К башне?
– К пирамиде, – выдохнул Лыш. – Только она далеко… А сперва еще надо найти шар. Роешь, роешь песок… Ты видишь такое же? – Он смотрел снизу и сбоку, и в глазах дрожали огоньки заката.
– Да, похоже…
– Похоже… – Лыш медленно кивнул.
В нем не было заметно ни опасения, ни большого удивления. Скорее, этакая озабоченность: вот, мол, появилась задачка, с решением которой придется повозиться.
– Лыш, нам бы поговорить как следует, подробно… – осторожно предложил Валерий.
Тот оживился:
– Да, конечно!.. Только сейчас я не могу, надо уже домой… – кажется, он по правде был огорчен, что нет времени. – Давай днем!
– А как тебя найти?
– У тебя есть мобильник?
– Да… И у тебя?
– Куда теперь без него… – деловито отозвался Лыш. – Только я его все время теряю… – Он захлопал по расстегнутой джинсовой безрукавке (легкий алюминиевый крестик запрыгал на тощенькой груди). Потом зашарил в карманах растрепанных шортиков. Вытащил, наконец, похожую на мыльницу коробочку.
Они продиктовали друг другу номера. "Как хорошо, что Витя снял блокиратор", – вспомнил Валерий. А Витя все топтался поодаль, поглядывал по сторонам.
– У нас всё, – известил его Валерий, А Лышу сказал, не удержался: – Итиа…
Тот понимающе помахал ему мобильником – уже с нескольких шагов.
Витя подошел.
– Мы решали одну лингвистическую проблему, – объяснил Валерий.
– Ясно, – сказал Витя, которому, конечно, ничего не было ясно. – Решили?
– Не совсем. Продолжим после, юноша торопится домой… Мне, кстати, тоже пора. Мысли о простокваше бабы Клавы все назойливее.
– Тебя проводить? Или найдешь теперь дорогу? Можно автобусом…
– Пройдусь пешком. Ночной Инск мне еще неведом. И потому любопытен…
– Удачи… Свой телефон я тебе вписал, так что ежели что…
Валерий по-американски (как матросу Вове) отдал подпоручику Петряеву честь. Витя с дурашливой старательностью откозырял в ответ…
А у костра, куда вернулся Лыш, продолжался свой разговор.
– То тебя дома до полночи нет, а то "скорее надо", – выговаривала брату девочка в желтой рубашке с погончиками и шевронами. – Подожди немного, пойдем вместе…
– У меня в сарае работа не кончена, – озабоченно разъяснил ей Лыш. – Поэтому, кто пойдет, а кто поскачет…
Лыш отошел и выволок из репейников легонький венский стул.
– Опять! – вознегодовала сестра. –
– Жалоба моченая, на углях копченая…
Все слушали спокойно. Знали, что Лыш обозвал сестру «жалобой» так, для порядка, и ничего она не скажет маме. А он, конечно, не свернет шею.
Лыш оседлал стул задом наперед, растопырил ноги, слегка толкнул перед собой спинку. Стул ударил ножкой в песок, будто нетерпеливый жеребенок. Подпрыгнул и взмыл над репейной чащей. Понес всадника над склоном вверх.
– Вот это да… – выдохнул один из оставшихся мальчишек.
Девочка (не сестра Лыша, а другая – круглолицая, светлоголовая) осторожно сказала ему:
– Видишь, ты уже столько тайн знаешь про нас… Расскажи и про себя.
– Но я ведь рассказывал…
Другой мальчик мягко проговорил:
– Ты не обижайся, но ты говорил не все. Расскажи нам про главное …
Вторая часть
Ампула
Глава 1
Пока я подрастал, меня называли по-разному. То есть в документах стояло, конечно одно и то же имя, а остальные можно считать кличками. Но они оказывались такими надолго прилипчивыми, что были как настоящие имена. Первое из них – Дуня. Сокращенное от прозвища «Одуванчик». Но это еще в самой младшей группе дошкольного детдома. Потом, года волосы перестали пушисто щетиниться и сделались гладкими, появилось другое прозвище – Седой. Оно продержалось до перевода в школьный сиротский интернат. К тому времени волосы, хотя и оставались очень светлыми, но стали уже не чисто белыми, а как бы присыпанными истертой в пыль золой…
Сперва некоторые пацаны в школьном интернате окликали меня: "Эй, Косой!" Потому что среди таких, как я, – белобрысых и с голубыми глазами – нередко встречаются ребята с косоватостью во взгляде. Но у меня косоватости не было, и кличка не приклеилась. Стали меня звать сокращенно от фамилии – Клим.
А в компании Моргана обращались ко мне почти по-нормальному: Гриня. Потому что Морган сам так стал меня называть: "Гриня, смотаешься на рынок, добудешь там у черных дураков груш или яблочек…" Или: "Гриня, ты у нас нынче дневальный, гляди, мой хороший, чтоб порядочек…" Ласково так. Но все знали, что за этой ласковостью…
А в спецшколе я снова стал Климом. Но вскоре один остряк сказал: ""Клим Ворошилов". Конечно, все стали спрашивать: почему и кто такой? "А это был давным-давно в Красной армии маршал. Говорят, стрелял без промаха. Даже звание такое потом для самых метких придумали: "Ворошиловский стрелок". Да вы чё, кино не смотрели, что ли?.."
Ну и получил я новую кличку – Стрелок…
Было у меня еще одно имя, но его никто из ребят не знал. Я крепко держал его про себя. Потому что оно было для меня дорогое изо всех сил. Это имя стало мне известно из письма, которое… Хотя нет, про письмо потом…