Амрита
Шрифт:
Да и могла ли она ошибиться?
Она, которая была такой аккуратной: отправляясь в очередную поездку. Маю всегда тщательно упаковывала свои таблетки – одни в одну коробочку, другие в другую, чтобы ежедневно принимать строго установленную дозу.
К тому же, хоть Маю была молода телом, душой она уже успела состариться и не ждала ничего от будущего, – по сути, жизнь ее дотлевала, как тлеют угли.
«Ее нельзя было спасти. Да она и не хотела, чтобы ее спасали», – эта мысль, словно произнесенная вслух, витала в воздухе, отражаясь от белых стен больничного коридора, где мы сидели на диванчике из кожзаменителя. А ведь мы были для нее самыми близкими людьми. Мы любили ее.
После смерти Маю мама плакала
Но однажды я, пожалуй, все-таки оплакала свою сестру.
Это произошло через пару дней после того, как я получила по почте черноухого Ниппера. В тот день Микико и мой братец пошли в видеопрокат и взяли на вечер кассету «Наш сосед Тоторо» [2] . Перед тем как смотреть фильм, они зашли ко мне и предложили составить им компанию. Все вместе мы спустились на первый этаж. Я уверена, что у них и в мыслях не было ничего плохого. Что же касается меня, то я толком не знала, о чем этот фильм. Не подозревая никакого подвоха, я принесла с кухни чай с печеньем, засунула ноги под котацу [3] , устроилась поудобней и приготовилась смотреть.
2
Полнометражный мультипликационный фильм Миядзаки Хаяо (1988). Главные персонажи – две сестры. Классика детского анимэ.
3
Котацу – низкий стол с нагревательным элементом, установленным под столешницей. Сидящие вокруг стола греют под ним ноги.
Мне хватило пяти минут, чтобы понять, что дело плохо.
Это была история про двух сестер, – абсолютно ничего личного, сплошь какие-то общие места, и тем не менее каждая сцена в фильме напоминала мне те или иные события из моего собственного прошлого, – воспоминания накатывали на меня, словно волны на морской берег. Две сестрички, две маленькие девочки. Детство кончилось очень быстро. Но ветер, и счастье, и мягкий свет, и какие-то особенные цвета, в которые был окрашен мир вокруг нас, – все это вдруг всплыло у меня в памяти.
Собственно говоря, я не вспоминала Маю.
Как не вспоминала и ту поездку, когда мы втроем – мама, Маю и я – поехали в Такахара. Мы лежали тогда под защитным пологом от комаров и рассказывали по очереди всякие страшные истории, а потом заснули, крепко прижавшись друг к другу.
Я не вспоминала ее мягкие каштановые волосы и молочный, младенческий запах… Мои воспоминания не были очень уж конкретными. Просто вдруг меня охватила убийственная тоска, перед глазами все потемнело.
Разумеется, никто ничего не заметил.
Братец сидел как завороженный, не отрывая взгляда от экрана, и, казалось, вообще не соображал, что происходит вокруг. Микико одним глазком посматривала в сторону телевизора, а другим к себе в тетрадь – ей задали сочинение, и она пыталась совместить просмотр мультфильма с сочинительством. Иногда она спрашивала у меня что-нибудь вроде:
– По-моему этот Итои совершенно бездарно озвучивает папу [4] . Тебе не кажется, Саку?
– Не знаю. По-моему, в самый раз.
4
Итои Шигесато, копирайтер. Не будучи профессиональным актером, тем не менее озвучивал роль отца в мультфильме «Наш сосед Тоторо».
– Ага, просто здорово! – поддакнул братец.
И вот я сидела с ними в одной комнате, смотрела тот же фильм, что и они, но при этом меня не покидало странное чувство, что я проваливаюсь в какое-то сюрреалистическое пространство, исполненное не прежней тоски, а какой-то светлой печали… думаю, мне удалось проникнуть туда только благодаря тому, что я смотрела фильм не одна, а с Ёшио и Микико. После того, как мы досмотрели кассету до конца, я пошла в уборную. Первое потрясение прошло, и, открывая дверь в туалет, я подумала про себя: «А фильм-то оказался совсем неплохим». В туалете меня поджидал Ниппер. В моей комнате для него не нашлось места, и я, недолго думая, переселила его в туалет на первом этаже. Взглянув на Ниппера, на трогательный изгиб его шеи, я почувствовала, что вот-вот расплачусь. На самом деле слезы и так уже текли по моим щекам. Я проплакала в туалете минут пять, не больше. Но это был настоящий плач – такой, от которого начинает звенеть в голове, и ты перестаешь понимать, что происходит. Плач на одном дыхании. Плач не по сестричке Маю с чрезмерным макияжем, неспособной – из-за алкоголя и лекарств – на простые человеческие чувства вроде веселья, злости, печали, радости, а по тому светлому времени, которое безвозвратно потеряно для большинства сестер в нашем мире.
Когда я вернулась в комнату и пристроилась у котацу, братец радостно поинтересовался:
– А чего так долго? Ты по большому, что ли, ходила?
– Ага. А что, нельзя? – спросила я.
Микико засмеялась.
Итак, я смогла заплакать, но в первый и последний раз.
Может, мне все-таки удалось расслышать рассказ черноухого Ниппера.
До того, как Рюичиро отправился в свое путешествие, я видела его всего один раз. Наша встреча произошла ранней весной. Дело было вечером.
Всю зиму я проработала в одной фирме, но потом разругалась с начальством, после чего меня уволили, и теперь вечерами я подрабатывала в стареньком, но очень приятном баре.
Тот вечер оказался на редкость длинным. В принципе, его можно разделить на несколько фрагментов, но все они были связаны одним и тем же настроением. Вряд ли я когда-нибудь забуду тот вечер.
Я опаздывала на работу и шла довольно быстро, почти не глядя по сторонам. Недавно прошел дождь, и асфальт возле станции был похож на ночную реку, в которой, подрагивая, отражаются городские огни. От быстрой ходьбы и от мерцания огней у меня закружилась голова.
В толпе у станции сновали люди с анкетами. Они подходили к прохожим и проникновенно спрашивали: «Как вам кажется, что такое счастье?» Меня останавливали несколько раз. И каждый раз я отвечала стандартным «не знаю». Этот бесконечно повторяемый вопрос выбил меня из колеи. Я, не замедляя шага, незаметно для себя призадумалась, ощущая в душе какие-то неясные образы. В ушах зазвучали мелодии знакомых песен о счастье.
«И все же, – думала я, – все же где-то там, куда никому и никогда не добраться, должно быть настоящее счастье. Золотой сияющий образ. Что-то такое, чего хочется каждому из нас. И желание это сильнее надежды, а образ сияет ярче самого яркого света…»
И чем дальше мы уходим от того места, где незнакомые люди задают нам вопросы о счастье, чем безудержнее желание залить надежду алкоголем, тем яснее мы чувствуем, что еще немного – и мы ухватим птицу счастья за хвост.
«В этом-то все и дело», – подумала я, снова вспомнив сестру.
Маю, моя небрежная, ленивая, неискренняя сестра, человек с исковерканным характером, была жадной до счастья. Но у нее был редкий талант. Исключительная особенность, которая просто не могла не вызывать в людях уважения.
Маю умела улыбаться, как никто другой.
Я не говорю о «рабочих» улыбках, которых у Маю было не меньше сотни. Иногда, без всякой задней мысли или какого-либо расчета, она вдруг улыбалась другой, совершенно естественной улыбкой. Этой улыбки было достаточно, чтобы люди простили Маю все недостатки до единого.