Анабиоз
Шрифт:
Дулкин яростно оскалился.
– Умный стал, да?
– Уж простите.
– Теперь ты вот так, значит, решил со мной говорить? Может, еще и к начальству моему пойдешь? Жаловаться типа?
– Хорошая, кстати, идея. Спасибо.
– Ты только из СИЗО приперся, и уже права качаешь! – рычал Дулкин, – Таких у нас не любят. Очень не любят, Рогов!
– У меня был условный срок за драку, но в СИЗО я полностью его отбыл, – парировал я. – Могу бумажку показать. Я был под подозрением в краже, но его с меня сняли. Перед законом я чист, если юридически посмотреть.
Дулкин
– «Юридически». Слов нахватался. С каких пор пацаны с района стали так бакланить? Феню отшибло?
– Я не бакланю. И я не просто пацан с района, если не заметили.
Опер нахмурился. Я на самом деле не походил на всех остальных с нашего района, с кем Дулкин и ему подобные имели дело. Блатной жаргон не использую, семечки не грызу, в подъездах под гитару не играю, спортивные полосатые штаны не ношу. Даже матерюсь редко.
Но Дулкин не собирался сдаваться. Он снова прощупал себя, наконец нашел сигареты и закурил. Одарил меня взглядом палача.
– Короче, так. Забирай это барахло и вали нахер отсюда. Если не свалишь, я прямо сейчас закрываю тебя на 15 суток. Понял меня? – и кивнул на дверь. – Слился.
Из кабинета я выходил, кипя от ярости. Краем глаза, уже стоя в двери, заметил плакат на стене. Старый, выцветший, заляпанный. На листовке была изображена цапля, сжимавшая в клюве лягушку. Лягушка, чья песенка была явно спета, в это самое время держалась своими крохотными зелеными лапками за длинную шею цапли и душила птицу, сдавливая ей горло. Надпись гласила: «Никогда не сдавайся».
Я с детства любил такие вещи. Всегда расценивал их как знаки, посланные кем-то или чем-то лично мне. Вот и сейчас я мысленно пообещал лягушке с картинки: «Хорошо, не сдамся».
Я позвонил Жене, сообщив о результате. Хотел завезти коврик к ней, чтобы оставить там на хранение – на случай, если когда-нибудь здравый смысл восторжествует, и полицейские все-таки согласятся принять коврик на экспертизу. Женя была на работе. Она работала менеджером в крохотном турагентстве где-то в районе Мытищ. Женя предложила другой вариант: коврик я мог оставить ее соседке, пенсионерке.
Закат жизни у большинства современных людей вызывает настоящее безумие. Но Женя заверила, что соседка вполне бодрая и, что самое главное, адекватная.
Оставив пакет со свернутым ковриком, я второй раз за утро спустился в проклятое душное метро. Пунктом назначения был офис компании «Гермес».
Контора фирмы, где работал («работает!», одернул я себя) Сергей, располагалась на территории Москва-Сити, в новой высотке из стекла и бетона, смотрящей фасадом на Москва-реку. Здесь я чувствовал себя неуютно и не понимал, как мой брат мог работать. Офисная жизнь и все, что с ней связано. Я лучше бы перетягивал мебель в полуподпольном цеху в гаражах с Колей Фокиным, чем натянул на себя костюм и душный галстук и ходил каждое утро на поклон корпоративной культуре.
Да, мы с Сергеем абсолютно разные. Но все-таки мы одна семья и одна кровь. Мой брат работал («РАБОТАЕТ, черт побери!») здесь. Кто я такой, чтобы диктовать другим, как им жить. И уж тем более осуждать их.
Я ожидал чего-то масштабного и грандиозного и от самого «Гермеса». Например, что фирма занимает целый этаж. Или даже два. Сотрудники катаются на электронных самокатах-сегвеях и козыряют друг перед другом золотыми швейцарскими часами. Все оказалось не так. «Гермес» занимал крохотную часть коридорчика на 32-м этаже офисного небоскреба. Пять-шесть кабинетов, не больше. Я проследил за табличками на дверях и нашел приемную генерального директора. Дверь в кабинет Щербакова находилась рядом со столом секретарши. Миловидной молодой женщины в костюме.
– Добрый день. Я к Щербакову.
Секретарша оценивающим взглядом смерила меня с головы до ног.
– Вы по какому вопросу?
– По личному.
– А поподробнее?
– Только если ваша фамилия Щербаков.
– О, – растерялась секретарша.
– Скажите ему, – сжалился я, – что пришел брат Сергея Рогова.
Секретарша изменилась в лице.
– О.
– Вот именно.
Она предложила сесть. Я остался стоять. Секретарша зашушукала по телефону, косясь на меня. Потом положила трубку и поведала, что Николай Андреевич сейчас меня примет.
Через минуту открылась дверь кабинета. Я был наготове и тут же шагнул к двери. Из кабинета быстро вышел короткостриженый тип с наглым взглядом, который задел меня плечом. Довольно сильно, я пошатнулся.
– Полегче.
Тип мельком глянул на меня, что-то пробурчал себе под нос и испарился. А на пороге кабинета уже вырос Щербаков. Лоснящийся здоровьем и успехом тип лет 45. Плотный, с волевым лицом, уверенный в себе. Он сразу протянул руку.
– Вы брат Сергея?
– Алексей. Рогов.
Жестом он пригласил меня внутрь. Жестом же предложил сесть. Я не возражал. Кабинет был шикарный. Хай-тек, минимализм, панорамное окно с роскошным видом. Щербаков уселся в кожаное кресло напротив меня.
– Чем могу помочь?
– Я пытаюсь сообразить, что мне сделать, чтобы найти брата.
Щербаков с сочувствием кивнул.
– Паршивая история. Очень паршивая.
– Спорить не буду. Скажите, зачем вы отправили Сергея в Оренбург? Что он там должен был сделать?
– Цель командировки не имеет к его исчезновению никакого отношения. Насколько я знаю, до Оренбурга Сережа так и не доехал.
«Сережа» резануло слух.
– А все-таки. Или это секретная информация?
– Конечно, нет, – Щербаков пожал плечами. – Наша фирма, «Гермес», занимается инвестициями. Покупкой активов. Мы приобретаем разные перспективные, по оценкам наших аналитиков, фирмы. В основном в регионах. Финансируем, оптимизируем, выводим на прибыль. Доводим до хороших результатов и продаем. Понимаете?
– Чем занимается фирма – да. Зачем мой брат поехал в командировку – не совсем.
– А, ну да. Мы присмотрели там одно рекламное предприятие. Работает оно практически по нулям, но перспективы хорошие. Реклама в лифтах. У нас на примете есть несколько похожих предприятий в других регионах, и возникла мысль… скажем так, сделать сеть рекламных компаний. Масштабировать, оптимизировать. Понимаете?