Анахрон (полное издание)
Шрифт:
Сигизмунд объяснил знаками, что он с юродивой всецело солидарен, а потом показал, как переключать с программы на программу.
Новое чудо тугоумная девка переваривала еще минут десять. Быстротой мышления не отличалась. Впрочем, это Сигизмунд еще и раньше отметил.
Наконец добрались до шестого канала. С ракушкой в углу. Там, как всегда, благополучно пищали «Утиные истории». Нечастые визиты Ярополка обычно как раз и сводились к просмотру чего–либо подобного, столь же дебильного. Поэтому Сигизмунда передернуло.
А девка… Куда
Подбежала. Прилипла к экрану. Долго смотрела, бегая глазами. Потом обернулась к Сигизмунду и засмеялась. Именно в том месте, где засмеялся бы Ярополк. Ярополка всегда смешило как раз то, что Сигизмунду казалось наиболее тупым.
Сигизмунд оттащил девку подальше. Чтобы не совсем мордой в экран тыкалась. Вредно.
Снова усадил рядом с собой на диване. Отсюда, мол, смотри.
Она повертелась, поерзала. Глаза пощурила. И снова сорвалась и подбежала поближе.
Близорукая, что ли? Ладно, пусть пока так смотрит.
А что, подумал Сигизмунд и сладко потянулся на диване. Неплохо он, Сигизмунд, в жизни устроился. Вот и старик Дали с ним, небось, согласится… Вон, лыбится да таращится. Весело, небось, усатому говнюку.
Дела в фирме «Морена» крутятся. Тараканы дохнут, как и предписано справочником СЭС, — вон, на полке, рваный корешок. До дыр зачитал — отец–основатель… Бравый Федор, отморив свое, с лялькой какой–нибудь сейчас, небось, кувыркается, и все у него, Федора, пучочком. А не будь его, Сигизмунда, пополнял бы Федор собою ряды безработных…
Светка, поди, с муженьком ругается. Преимущества супружеской жизни. Людмила Сергеевна с сигизмундовой маманькой на телефоне висит. Кости ему моет. По–хорошему моет. Мол, такой хороший парень, а с женой ему, мол, не повезло.
Наталья сейчас Ярополка пилит. Ничего, подрастет Ярополк, войдет в годы, обзаведется прыщами, обидчивостью и мутным взором, — тут–то папаша ему и понадобится. Сигизмунд его водку пить научит…
И никто–то сейчас не ведает, как коротает вечерок в своей отдельной квартире хороший парень и генеральный директор Сигизмунд Борисович Морж: с дурой блаженной и кобелем беспардонным… Вон, на ковре кобенится–рычит, стыдное голое брюхо выставил…
И так переполнили Сигизмунда разные плохо определяемые чувства, что зарычал он ужасным голосом:
— Аттила!.. Охта!.. Мави!.. Меки!.. Меки!.. Мави!..
Девка отлепилась от «Утиных историй» и посмотрела на него как на полного дебила. И снова в экран уперлась.
Да, товарищ Морж. Совсем вы поглупели. И заметьте, как быстро пошел процесс.
А девка и впрямь глаза щурит. Только сейчас обратил внимание. Точно, плохо видит. Очки ей надо.
Ну ничего, милая, потерпи. Вот завтра дядя Сигизмунд отлепит задницу от дивана и попрется не тараканов морить — своим прямым делом заниматься — нет, попрется он в «ВИЖЕН ЭКСПРЕСС, НОВЫЕ ЗЕНКИ
Тут, по счастью, мультики кончились. Можно снова дышать полной грудью.
Сигизмунд отобрал у девки «ленивку» и вырубил «ящик». Хватит.
Она пыталась умолить его. Судя по жестикуляции, неимоверными выгодами соблазняла. Но Сигизмунд, не обращая внимания, просто выдернул шнур из розетки.
А в розетке, девка, живет злой Дядя Ток. Сигизмунд весьма доходчиво — вспомнил свои педагогические подвиги на ниве воспитания Ярополка — объяснил девке все про злого Дядю Тока. Устрашил и запугал. Успешно запугал.
И так ловко это сделал! Подозвал полоумную, велел пальцы к розетке поднести. Поднесла, доверчивая. У него аж сердце защемило. Как она, такая, только из своих кущ до Питера добралась!
Злой Дядя Ток исправно дернул. Девка визгнула, развернулась и вдруг ловко съездила Сигизмунда по уху. А после, обвалом, в ужас пришла.
Затряслась, побледнела. Небось, решила, что после такой дерзости он ее всю в макаронину скрутит и в эту розетку запихает.
Сигизмунд стал ей объяснять, что нельзя пальцы в розетку совать. А то плохо будет. Да и вообще к розеткам лучше не подходить. В розетки можно только вилки от шнуров совать. Вот так. И никак иначе.
На оплеуху он внимания не обратил. Порадовался даже, что с мозгами у дуры, может быть, не все еще безнадежно. Правильно причину несчастья вычислила.
Девка надулась. К своей тахте направилась, прочь из комнаты.
Сигизмунд ее остановить хотел. Позвал:
— Двала!
Она остановилась в дверях и рявкнула со слезой:
— Нэй двала!
И вышла.
Вот так. Не Двала. Стало быть, «Двала» — не имя. Или не ее имя. Ладно, как там ту юродивую звали? Которая яму копала? Маша? Спасибо хоть не Лизавета Смердящая…
Ладно, мириться с юродивой надо. Негоже блаженных обижать.
Девка, надувшись, сидела на тахте. Когда он вошел, повернулась в его сторону.
— Ну, — сказал Сигизмунд. — Давай мириться. Давай мир. Дружба. Май. Труд. Фройндшафт. Френдшип. О'кей? Ты — нэй Двала. Ты — Маша. Лады?
Видимо, желая сделать ему приятное, девка выдавила:
— Окэй.
— Вот и хорошо, — обрадовался Сигизмунд. — Пойдем, покажу что–то.
Он поманил ее за собой. Она помедлила немного и встала с тахты.
* * *
Для начала Сигизмунд решил поразить воображение блаженной наиболее грандиозным даром. Про секондхендовское происхождение чуда благоразумно решил умолчать.
С другой стороны, там, у себя в землянке, они, небось, все друг за другом донашивали, а сапогов у дядьев
—бородачей, поди, на всех одна пара и водилась.
Девка толклась рядом, задирая голову, — смотрела, как Сигизмунд снимает с полки над вешалкой большой хрустящий пакет.
Сигизмунд с пакетом пошел в ее комнату и водрузил пакет на тахту. Отошел, скрестил руки на груди. Стал наблюдать.