Анахрон. Книга первая
Шрифт:
Строго погрозил девке пальцем, чтоб не баловала, и вышел, прикрыв за собой дверь.
Пошел готовить завтрак. На часах было восемь утра. Кобель, преданно сверливший Сигизмунду спину все то время, пока тот жарил яичницу, вдруг обернулся и забил хвостом по полу.
На пороге кухни неслышно возникла девка. Она послушно натянула на себя треники и тельняшку. И то, и другое было ей узко. Она же, видать того не осознавая, еще поясом своим перетянулась. Поверх треников напялила свои вязаные чулки, которые скатались гармошкой. На тельняшке жирно поблескивала свастиками
Сигизмунд едва не застонал. Хоть бы под тельняшку спрятала, паскуда!
Паскуда поглядела на него исподлобья и, прокравшись вдоль стены, как таракан, примостилась на той же самой табуретке, где и в прошлый раз.
Села — и как аршин проглотила. Замерла, вытянувшись.
Сигизмунд проворчал:
— Хоть бы рожу умыла…
На неумытой девкиной роже появилось старательное выражение. Понять силилась, чего от нее требуют.
Сигизмунд плюхнул перед ней кусок яичницы на тарелке и ломоть хлеба. Вилку давать не стал, памятуя о девкиной некультурности.
Девка шумно принялась за еду. У Сигизмунда тут же пропал аппетит. Молча сидел напротив и смотрел. Взгляд то и дело переходил с лунницы на нечесаные девкины патлы. Наметанный глаз даже отсюда, с другого конца стола, провидел в этих патлах мириады гнид.
Сигизмунд безмолвно постановил: девку — изгнать. Как только одежка ее высохнет — тотчас же и изгнать. Вместе с лунницей, вшами и юродством. И к бесу охтинского выродка. Не богадельня здесь и не филиал Пряжки.
Пускай государство, мать его ети, и городская администрация, мать ее туда же, о дурковатой и заботятся. Само оно, государство, девку породило, пускай само и расхлебывает.
И то правда, ярился Сигизмунд, вспоминая сытые рожи, толкущие по “ящику” дерьмо в ступе, в этой стране кто угодно психом станет. Он, Сигизмунд, из последних сил держится. Только чудо его и держит. Причем, у самой черты.
В общем — всё, решено. Как высохнет рубаха — девку в три шеи.
А та, слопав свое, жадно покосилась на сигизмундову порцию. Голодна, видать. Сигизмунд, который еле поковырял яичницу, пихнул ей свою тарелку: жри, мол. Она благодарно заглотила.
Сделал кофе — себе и девке. Нормальный ночью весь высосал. Одна “растворюха” осталась. Девка смотрела, как он сахар накладывает, потом размешивает — бряк, бряк… Взгляд белесых глаз — будто у козы: любопытствующий и в то же время пустой-пустой. Без единой мысли. Одно голое удивление.
Озорства ради Сигизмунд щедро зачерпнул ложкой сахар и в рот девке неожиданно сунул. Благо рот приоткрыт был. Сперва отпрянула, а после распробовала, видать. Изумилась — сил нет. Осмелела. Пальцем в сахарницу полезла, вмиг обнаглев. Сигизмунд по руке ее шлепнул — не балуй.
Девка не очень-то и смутилась. Почесала под столом ногу об ногу, как муха. К чашке мордой потянулась, стала обнюхивать. Сигизмунд взял чашку, демонстративно отпил: дескать, кофе вот таким макаром пьют.
Подражая Сигизмунду, девка тоже взяла чашку двумя пальцами, смешно оттопырив мизинец. Поднесла к губам и шумно втянула. Сигизмунд не выдержал — прыснул.
Зря он это сделал. Забыл, что с ненормальной дело имеет. Девка тотчас же глупо заржала, фыркнув кофе, — полный рот успела набрать. Тельняшку облила. Сигизмунд обиделся. Хоть и старая тельняшка, но все же… Не любил Сигизмунд, когда к его вещам без должного пиетета относились. С Натальей в прежнее время постоянно из-за этого ссорился.
Девка, видать, просекла, что облажалась. Струсила. Сказала что-то виновато. Сигизмунд рукой махнул: ладно уж… Она еще что-то сказала, настойчивее. И показала, что отстирать желает. Руками потерла.
Сигизмунд в ответ продемонстрировал ей кукиш. Не поняла. Это уже форменный конец света. Перед самым Армагеддоном, говорят, появятся такие… которые даже кукиша не просекают.
Продолжая опыт, Сигизмунд на пробу хлопнул кулаком по столу. Девка сжалась. Ага, это, кажется, доходит! Конец света временно откладывался. Сигизмунд вздохнул с облегчением. Он все больше склонялся к мысли, что девка вовсе не обторчанная. Что-то другое мешало ей быть полноценной гражданкой Российской Федерации. И даже не полное незнание языка коренного населения.
Что-то иное…
Либо у девки не все дома. Либо…
Ладно, зайдем с другой стороны. Сигизмунд встал, сходил в комнату, где устроил девку, и принес сумку, найденную кобелем. Отметил попутно, что халат лежал аккуратно сложенный. Угодить ему старалась девка, не иначе. Уважает!
Подложил сумку-планшет ей под нос.
— Что это?
И снова кулаком ударил по столу. Чтобы дурить не вздумала.
Она пугливо втянула голову в плечи. Сигизмунд сказал наставительно:
— То-то.
И встал споласкивать чашки.
Умалишенная незаметно оказалась рядом. Бесшумно подкралась в своих чулках. Тронула за плечо. Сигизмунд непроизвольно вздрогнул. Запоздало подумал про опрометчиво оставленный на столе нож. Обыкновенный, кухонный… тупой, конечно. Сунет под ребро, если сил достанет… Тупой-то еще хуже. Тупой потроха порвет. Бо-ольно будет…
Однако юродивая убийства в мыслях не держала. Протягивала ему планшет и что-то втолковывала. Сигизмунд удивленно посмотрел на нее. Она развернула планшет, расправила края, растянула их, и вдруг Сигизмунд увидел: никакой это не планшет. Это ведро. Кожаное.
А девка, что-то жарко лопоча, принялась втолковывать Сигизмунду, как неразумному: так, мол, и так, и вот так, мол…
Потеснила его у крана и поднесла край ведра к струе воды. Набрала, показала. Ведро, к удивлению Сигизмунда, воду держало.
Сигизмунд поймал себя на том, что глядит на ведро, подобно девке, — тупо вылупив глаза. Сердито согнал с лица дурацкое выражение. А юродивая вдруг засмеялась. Медленно вылила воду в раковину. Протянула Сигизмунду ведро. Он отдернул руку и покачал головой, но она настойчиво продолжала совать ему ведро и при этом что-то говорила и говорила. Ну ладно, ладно. Сигизмунд взял ведро и повесил на крюк рядом с половником. Добилась своего? С психами лучше не спорить. Не стоит сворачивать с извилистой тропы ее транса…