Анархия и Порядок
Шрифт:
Бог по природе своей вынужден обращаться с ними следующим образом. Будучи сам абсолютным господином, он вынужден рассматривать их как совершенных рабов. Рассматривая их как таковых, он не может не обращаться с ними как с таковыми. Чтобы освободить их, есть лишь одно средство: это самоотречение, самоуничтожение, исчезновение. Но это было бы слишком много требовать от его всемогущества. Он еще может, чтобы примирить странную любовь, которую он чувствует к людям, со своей справедливостью, не менее своеобразною, принести в жертву своего единственного сына, как нам рассказывает Евангелие, но отречься, покончить самоубийством из любви к людям, этого он не сделает никогда, по крайней мере если не будет
Любовь людей «по-божески» – это любовь их рабства. Я, Божьей милостью бессмертный и целостный индивид, чувствующий себя свободным именно потому, что я раб Бога, я не нуждаюсь ни в каком человеке, чтобы сделать более полными мое счастье и мое материальное и моральное существование, но я сохраняю мои отношения с ними, чтобы повиноваться Богу, и, любя из любви к Богу, обращаясь с ними по-божески, я хочу, чтобы они были рабы Бога, как и я сам. Следовательно, если всевышнему Господину угодно избрать меня, чтобы осуществлять на земле его святую волю, я сумею заставить их быть рабами. Таков истинный характер того, что искренние и серьезные обожатели Бога называют своей любовью к людям. Это не освобождение их, это – их порабощение для вящей славы Бога. И таким-то образом божественный авторитет превращается в авторитет человеческий, и Церковь создает Государство.
Согласно теории все люди должны служить Богу именно таким образом, но, как известно, много званых, но мало избранных. И к тому же, если бы все равно были способны выполнить это, то есть если бы все пришли к той же ступени интеллектуального и морального равенства, святости и свободы в Боге, это самое служение сделалось бы ненужным. Если это необходимо, так лишь потому, что огромное большинство человеческих индивидов не дошло до такой ступени; отсюда следует, что эту массу, еще невежественную и грубую, следует любить и обращаться с ней по-божески, то есть она должна быть управляема и порабощаема меньшинством святых, которых тем или иным способом Бог никогда не преминет сам выбрать и поставить в привилегированное положение, которое позволит им выполнить этот долг1.
Сакраментальная формула при управлении народных масс для их собственного блага, разумеется, для спасения их душ, если не тел, которою пользуются как святые, так и благородные в теократических и аристократических государствах, а также интеллигенты и богачи в государствах доктринерских, либеральных и даже республиканских и основанных на всеобщем избирательном праве, – одна и та же: «Все для народа, ничего при посредстве народа». Она означает, что люди святые, благородные или привилегированные, как в отношении научно-развитого интеллекта, так и в смысле богатства, ближе к идеалу или к Богу, как выражаются одни, или к справедливости и истинной свободе, как выражаются другие, гораздо ближе, чем народные массы, и потому имеют священную миссию руководить ими. Жертвуя своими собственными интересами и пренебрегая своими собственными делами, они должны посвятить себя счастью меньшого брата, народа.
Принадлежность к правительству не есть удовольствие, но тяжкий долг, – выполняя его, не ищут удовлетворения честолюбия, тщеславия или личной корысти, но лишь возможности посвятить себя общему благу. По – этому-то, без сомнения, так незначительно всегда число соискателей официальных должностей, и короли и министры, крупные и мелкие чиновники принимают власть лишь скрепя сердце.
Таковы, следовательно, в обществе, построенном согласно теории метафизиков, два различных и даже противоположных рода отношений, могущих существовать
Эксплуатация и управление – два неотделимых друг от друга выражения того, что называется политикой, причем первая дает способы управлять и образует необходимую основу, равно как и цель всякого управления, которое, в свою очередь, гарантирует и легализирует возможность эксплуатировать. С начала истории они составляют, собственно говоря, реальную жизнь государств: теократических, монархических, аристократических и даже демократических. Раньше, вплоть до Великой революции конца XVIII века, их тесная связь маскировалась религиозными лояльными и рыцарскими фикциями; но с тех пор, как грубая рука буржуазии разодрала все довольно, впрочем, прозрачные покровы, с тех пор, как ее революционный вихрь рассеял все ее пустые фантазии, за коими Церковь, Государство, теократия, монархия и аристократия могли так долго и спокойно выполнять все свои исторические бесстыдства, с тех пор, одним словом, как она воздвигла современное Государство, эта роковая связь сделалась для всех раскрытой и даже неопровергаемой истиной.
Эксплуатация – это видимое тело, а правительство – это душа буржуазного режима. И как мы только что видели, и то и другое в этой столь тесной связи является как с теоретической, так и с практической точки зрения необходимым и верным выражением метафизического идеализма, неизбежным следствием той буржуазной доктрины, которая ищет свободу и нравственность индивидов вне общественной солидарности. Эта доктрина приводит к эксплуататорскому управлению небольшого количества счастливцев или избранников и к эксплуатируемому рабству масс и – для всех – к отрицанию всякой нравственности и всякой свободы.
После того как я показал, как идеализм, исходя из нелепых идей Бога, бессмертия душ, первоначальной свободы индивидов и их нравственности, не зависимых от общества, приводит роковым образом к освящению рабства и безнравственности, я должен показать теперь, как реальная наука, то есть материализм и социализм, – это второе выражение, впрочем, есть лишь правильное и полное развитие первого, – должна точно так же необходимо прийти к установлению самой широкой свободы индивидов и человеческой нравственности именно потому, что она приняла за исходную точку материальную природу и естественное и первобытное рабство людей, и потому, что она тем самым обязывает себя искать освобождения людей не вне, но в самых недрах общества, не вопреки ему, но через него.
(Здесь рукопись обрывается.)