АНАСТАСИЯ МЕНЬШИКОВА. СВОЯ ДОРОГА

Олег из тех людей, которых нельзя до конца понять, проживи рядом хоть сто лет, нельзя предугадать его поступки, реакции.

В шесть утра Нафаня настоятельно потребовал вывести его на прогулку. У нашего йоркшира случаются подобные прихоти. Едва вышли из подъезда, подскочила девушка с фотоаппаратом: – Я корреспондент журнала о собаках! Можно вас сфотографировать? Мне бы насторожиться: с чего это сотруднику безобидного издания про домашних животных караулить возле дома ни свет ни заря? Но я вообще человек доверчивый, а тут еще и спросонья… – Хорошо, – говорю, – конечно. После того как журналистка сделала несколько снимков, я попросила ее перед публикацией позвонить в офис Олегу – прочитать сотрудникам текст, чтобы не допустить неточностей. Девушка с готовностью согласилась, а когда мы с Нафаней уже уходили, вдруг крикнула вдогонку: – Правда, что вы с Меньшиковым разводитесь? Я обернулась: – Разве это имеет отношение к тематике вашего журнала? Она невинно улыбнулась. Придя домой, рассказала о ней Олегу, еще печалилась: «Неудобно получи лось – кажется, я слишком резко ответила». Муж махнул рукой: не переживай. А на следующий день в одной желтой газете вышла статья, где была моя прямая речь: мол, да, с Меньшиковым разводимся, ему никто не нужен, и вообще все плохо в нашем королевстве. Опи сывая меня, корреспондентка даже подпустила нотку сострадания: одета-то Настя совсем простенько, бледненькая, с припухшими глазами и в изрядном подпитии. Между строк читалось: «А чего еще можно ожидать при такой ситуации в семье?..» Видимо, в шесть утра я должна была прогуливать собаку в боевом раскрасе и в вечернем платье. Что до «подпития», даже комментировать не стану. Конечно, я расстроилась и в первую очередь подумала о маме: ей-то каково будет читать такое? Олег пришел в ярость – возмущался, грозился переломать нечистоплотным журналюгам пальцы. Я понимаю: известные люди и члены их семей обречены на пристальное внимание, вокруг них всегда роятся слухи, порой самые нелепые, но должна же быть грань, за которую нельзя переступать?! Люди, которые сочиняют лживые оскорбительные заметки, хозяева изданий,

где такое печатают, должны же хоть чего-нибудь бояться? Если не героев своих публикаций и того, что когда-нибудь им «переломают пальцы», то хотя бы укоров собственной совести, Бога наконец? Наверное, я бы и дальше болезненно реагировала на подобную писанину, если бы мы с Олегом однажды не встретились в самолете с телеведущей Екатериной Андреевой. Катя рассказала, что любой информационный текст, не меняя в нем ни слова, она может подать как со знаком плюс, так и со знаком минус – с помощью пауз, интонаций, выражения глаз. Помню, подумала: «Так и я тоже на любую информацию могу реагировать как положительно, так и отрицательно! Написали бред, а я, вместо того чтобы расстроиться, копить обиду, посмеюсь и забуду». Так сложилось, что дома у меня нет ни компьютера, ни Интернета. Не потому что оградила себя намеренно – просто не нужны. Без них комфортнее. И время, которое другие убивают в соцсетях, я трачу на книги. Читаю все подряд и в огромных количествах. Еще до школы к этому пристрастила старшая сестра, с тех пор не могу остановиться. Книги покупаю постоянно, а газеты никогда. Друзья и подруги, даже если им и попадется на глаза что-то гаденькое про меня или Олега, говорить нам не станут, поберегут. А мама? Конечно переживает, но виду никогда не подаст. Еще и меня поддержит, попытается перевести все в шутку. Или скажет: «Да пусть сочиняют – и ты, и Олег, и я ведь знаем, что это не так». У меня мировая мама, лучшая на свете – даже не знаю, за что такая удача. Родители приехали на Таймырский полуостров в поселок Талнах в начале семидесятых из разных мест: мама – из Узбекистана, папа – из Чувашии. Совсем молодыми, обоим – чуть за двадцать. Хотели подзаработать и вернуться домой, но встретились, поженились и остались там на долгие годы. Отец служил начальником пожарной охраны, мама – воспитателем в детском саду, а потом, когда на свет один за другим стали появляться сыночки и дочки – нас пятеро, я четвертая, предпоследняя, – бралась за все, чтобы помочь мужу прокормить большую семью. Наверняка им было трудно, но мы, дети, не чувствовали себя обделенными. Я, например, донашивала вещи старших сестер и никогда по этому поводу не комплексовала. Тем более что и новые платья, кофты, туфли мне тоже покупали. Не помню, чтобы мама нас за что-то наказывала. Однажды я решила сшить кукле платье. Достала мамину парадную юбку из шелка в крупную складку и вырезала большой кусок. Казалось, что под складками дырку не будет видно. Через какое-то время, собираясь в гости, мама решила юбку погладить… Конечно отругала, но не сильно. Изыски на столе появлялись редко, но мама и из самых простых продуктов могла приготовить необыкновенную вкуснятину. Научила и нас с сестрами. У каждой была своя специализация, я отвечала за супы. Получалось, без ложной скромности, неплохо, и Олегу, когда мы поженились, очень нравилось. Была только одна проблема: готовить на двоих я не умела – рука помалу не брала. В результате образовывалась огромная кастрюля борща, остатки которого на третий-четвертый день приходилось выливать. Расстраивалась, начинала выговаривать:

– Олег, ну для кого я это готовила? – Очень вкусно, честное слово, но это же на роту солдат! Потом как-то приноровилась: купила небольшие кастрюльки, сковородки. Но сейчас и ими пользуюсь лишь изредка. Завтракаем кашами, ужинаем салатами и сыром, который Олег очень любит. А печь пироги и ватрушки мне запрещено раз и навсегда: по мнению Олега, один пирожок прибавляет два килограмма лишнего веса. Впрочем, бывая в гостях у тещи, которая потрясающе печет, он забывает про ужасную перспективу – не может удержаться. Не устаю поражаться, как в моей маленькой – рост метр пятьдесят три – маме умещается столько любви, добра и силы. Когда мы были детьми, она, несмотря на дикую загруженность, к каждому из нас находила особый подход и выкраивала время, чтобы приласкать, поговорить по душам, вложить в головы важные вещи. Я со школьных лет усвоила, что главное – не найти своего мужчину или женщину, а найти себя. Что в семейной жизни, в дружбе можно подстраиваться, но ни в коем случае нельзя идти против собственной личности, ломать себя даже в угоду очень любимому и дорогому человеку. О том, почему родители развелись, рассказывать не стану – это не моя история. Но мы никогда не слышали от мамы ни одного дурного слова об отце, а если кто-то из детей, жалея ее, пытался его упрекнуть, в ответ звучало: «Не нужно так. Это ваш папа и останется им до конца дней. И он любит вас». Несколько лет назад мама переехала в Москву, живет в Куркино. Каждые выходные мы все собираемся у нее на воскресный обед. Недавно посчитали: семья разрослась до шестнадцати человек. Братья женаты, сестры замужем, у всех дети. У отца, который живет в Чувашии с новой семьей, тоже бываем, правда нечасто. Не из-за того, что нас там плохо принимают, – вовсе нет! – из-за расстоян ия. Какую выберу профессию, я знала с раннего детства. Если спрашивали: – А кем ты, девочка, будешь, когда вырастешь? – отвечала без запинки: – Артистком! Не скажу, что к окончанию школы решимости поубавилось, но поняла, что осуществить мечту будет не так-то просто. Помогла одноклассница, бросившая однажды: «Ничего у тебя не выйдет! Поедешь в свою Москву, не поступишь, вернешься обратно и будешь здесь жить!» Спорить не стала, но подумала: «Нет, здесь провести свою жизнь точно не хочу!» Москва с ее бешеным ритмом и толпами народу, вступительные экзамены – все это, конечно, пугало. Но еще больше – перспектива остаться в Талнахе. Документы подала почти во все театральные вузы, но уже после первого тура в ГИТИСе поняла: это мое. Мастером у меня был Александр Викторович Збруев. Учиться нравилось, отношения с однокурсниками сложились прекрас ные: никакой зависти, нездорового соперничества, злых подколок. Хотя имелись причины меня подкалывать. Я была по-настоящему толстой, но уже ко второму курсу «схуднула» без всяких усилий – благодаря отлучению от маминой кухни и бешеному темпу жизни. Жили мы со старшей сестрой Танюшкой, студенткой факультета журналистики, в съемной квартире на Каширке. Нужно было платить за аренду, во чтото одеваться, что-то есть. Мама, продолжая работать в нескольких мес тах, каждый месяц присылала немного денег – сколько могла, ведь ей еще нужно было растить нашего младшего брата. Танюшка параллельно с учебой сотрудничала с разными изданиями, я с однокурсниками (спасибо Александру Викторовичу!) участвовала в массовках. Еще работала официанткой. Отшагаешь за смену километров двадцать с тяжеленными подносами, доберешься до дома и уснуть не можешь – так болят руки-ноги. Зато свободный график, да и на кухне всегда покормят. Понятно, что при таком режиме было не до романов, хотя некоторые сокурсники и пытались ухаживать. Девчонки подтрунивали: «Число воздыхателей Анастасии растет с каждым потерянным килограммом!» Четырнадцатого февраля 2002 года весь второй курс мастерской Збруева будто сошел с ума: валентинки, тайные подарки с последующим разоблачением дарителя, жаркие споры, где и как отметить День влюбленных. Смотрела и думала: «Елки-метелки! Ну полный же бред!» Когда, закончив занятие, наш педагог Галина Валерьевна Дубовская обратилась к аудитории: «Кто хочет пойти сегодня на концерт Жванецкого? Есть лишний билет!» – желающих, понятно, не нашлось. Какой Жванецкий в День влюбленных?! Я участвовать в вечеринке не собиралась, а перспектива сидеть дома в одиночестве (Таня была занята) не радовала. Шагнула вперед: – Давайте я пойду. – Ближе к вечеру подскочишь ко мне в офис. Это «Театральное товарищество 814», записывай адрес. Приезжаю, смотрю: в холле по всем стенам развешаны фотографии Олега Меньшикова. Тут Меньшиков, там Меньшиков – и смотрит так пристально, изу чающе. «Не-е, – думаю, – как-то не нравится мне все это. Надо линять». Но появляется Галина Валерьевна: «Пойдем, дам билет». Вхожу в большую комнату, а там Меньшиков собственной персоной. Дубовская куда-то улетела, я присела на край стула, пристроив на коленях рюкзачок и подаренный в институте на День святого Валентина букет белых роз. Сижу, делая вид, что совершенно спокойна и внутри ничего не екает. Будто в свое время на «Сибирском цирюльнике» не рыдала как ненормальная. Через пару минут, чтобы нарушить неприлично затянувшуюся паузу, спрашиваю: – Вы тоже с нами на концерт идете? – Вообще-то это вы с нами идете, – серьезно, без тени улыбки отвечает Меньшиков. По пути к Залу Чайковского, где выступал Жванецкий, к нам присоединились Марат Башаров с женой Лизой, еще кто-то. Расселись по местам. Кресло Меньшикова оказалось прямо перед моим. Из всего выступления сатирика помню первую фразу: «Свет в конце тоннеля есть, но тоннель что-то не кончается…» Дальше ничего не слышала, потому что Меньшиков начал есть мои розы. Повернется со словами «Ой, какие вкусные цветочки!», оторвет пару лепест ков – и в рот. С совершенно невозмутимым видом, только в глазах – бесенята. Нравится ему мое состояние, что сижу как истукан, молчу и ресницами хлопаю! К концу вечера от букета остались лишь стебли и листья. Когда вышли в фойе, Меньшиков предложил всей компанией где-нибудь посидеть. Я, все еще пребывая в прострации от поедания роз, стала отказываться: – Мне нужно домой. – Если действительно спешите, то идите, – сказал Олег, – а если просто стесняетесь, то это глупо. И я вместе со всеми поехала в ресторан на Кузнецком Мосту. Оказавшись впервые в таком пафосном месте, да еще в компании САМОГО Меньшикова, не знала, куда себя деть: сидела сложив ручки на коленях, от предложений что-то заказать, попробовать категорически отказывалась. Боялась взять не тот нож, не так повернуть голову, сказать глупость… После ужина Меньшиков вызвался отвезти меня домой. У подъезда я стала благодарить и прощаться, а он вдруг сказал: – Ну, давай свой телефон. «На фиг ему это? – удивилась про себя. – С какой стати будет мне звонить?» Вслух промямлила: – Да ладно, не надо… Олег как будто даже разозлился: – Давай, я сказал! Продиктовала номер – и пошла к подъезду. Только закрыла за собой дверь в квартиру на первом этаже – звонок. В трубке голос Олега: – Ну как добралась? – Нормально. Один лестничный пролет преодолела успешно. – Спокойной ночи. – И вам тоже. Растолкала спящую сестру: – Тань, я сегодня с Олегом Меньшиковым познакомилась. Мы вместе на концерте, а потом в ресторане были. Он меня до дома довез и телефон попросил. – Еще раз так поздно вернешься, убью обоих, – проворчала сонная Таня, отворачиваясь к стенке. – Ложись спать. Уснула я не скоро – все думала о том, какой Олег замечательный: «Что за мужчина! Беспокоился, как доберусь до квартиры, сразу позвонил…» А потом этот замечательный мужчина пропал на два месяца. У меня тогда и в мыслях не было, что мы можем стать парой. Я даже влюбиться в него не успела. После знакомства была уверена только в одном: это человек, с которым хочу общаться, дружить. Кроме сестры о вечере, проведенном в обществе Меньшикова, не рассказывала никому. Даже самой близкой подруге – однокурснице Свете Павловой. О причине моего пришибленного состояния она догадалась сама. Мы сидели перед студенческим спектаклем в гримерке, ждали своего выхода. Я стала листать забытый кем-то журнал, увидела портрет Олега – и заплакала. Неожиданно для самой себя. Скорее всего от обиды: ну как же так, взял телефон – и пропал! Светка принялась расспрашивать, что случилось, но взглянув на раскрытую страницу, в ужасе выдохнула: «Ох, блин! Во влипли!» В середине апреля я позвонила Галине Валерьевне, чтобы узнать время репетиции. Она была в офисе «Театрального товарищества 814», а Меньшиков находился где-то рядом. Попросил у Дубовской трубку и как ни в чем не бывало предложил вечером встретиться. На свидание шла с твердым намерением спросить, почему он пропал, но вопрос так и остался при мне. Ответ получила уже летом, месяца через три: «Эти восемь недель я думал, – пауза. – Не хотел портить тебе жизнь, – еще одна пауза. – Но вот испортил». Тогда же я узнала, что стала первой девушкой, у которой Меньшиков попросил телефон. Маме долго не рассказывала о переменах в личной жизни. Наконец решилась, звоню в Талнах: – Короче, я тут встречаюсь с одним человеком… – Та-а-к… И кто он? – Олег Меньшиков. – Ой, бедный Олег! – Да ладно тебе. Почему бедный-то? – Ты только уж сразу ему все не вываливай. Что имелось в виду под этим «все», можно было не гадать. И мой не самый покладистый характер, и прилагающаяся многочисленная родня. Только предуп реждение мамы было запоздалым: я уже давно Меньшикову все «вывалила». Так и сказала: «Учти, если решишь взять в жены, вместе со мной возьмешь и всю семью». Он в ответ молча развел руками: дескать, выбора нет, согласен. Олег у родителей один, понятно, что поначалу ему на наших семейных сбо рах было не очень комфортно. Большую часть времени сидел молча, с напряженным лицом, а когда мы оставались наедине, признавался: «Я теряюсь. Не знаю за кем следить, кого слушать, кому отвечать. Вы все что-то разом говорите, кудато бегаете, суетитесь. У меня уже через полчаса голова идет кругом». Сейчас, конечно, попривык. На семейных торжествах и шутит, и истории рассказывает, и поет, и имена моих племянников уже не путает. Но запанибрата с ним по-прежнему нельзя. Меньшиков не любит этого определения, и все же я его использую: он очень непростой человек. Сложность идет не от пустой фанаберии, а от понимания, как много ему дано – таланта, обаяния, внутренней глубины, благородства. Не удивлюсь, если у него дворянские корни. Так что не только из-за разницы в возрасте в двадцать с лишним лет я первые полтора года отношений никак не могла перейти на «ты». Олег ругался: «Это просто без об разие – мы столько времени вместе, а ты «выкаешь»!» Я всячески виляла, придумывала словесные конструкции, в которых можно избежать личных местоимений. Перешла на «ты» только когда почувствовала, что могу это сделать без усилия над собой. Еще при первой встрече с родителями Олега заметила, что между ними и сыном тоже существует дистанция. Это ни в коем случае не отстраненность, нет – они очень любят друг друга, но представить, чтобы Елена Иннокентьевна или Евгений Яковлевич, обращаясь к Меньшикову, назвали его Олежкой или сыночком, невозможно. На «вы» и по имени-отчеству – и то реальнее. Мое знакомство с ними состоялось на «похоронах» спектакля «Игроки» – «Театральное товарищество 814» снимало постановку с репертуара. Конечно, я волновалась. Но рвать на себе кофту, доказывая Елене Иннокентьевне и Евгению Яковлевичу, как сильно люблю их сына, не собиралась. Примут – значит примут, нет – ну что ж… К счастью, все сложилось замечательно: они оказались чудесными людьми, мы сразу понравились друг другу, нашли общий язык. Наш курс репетировал дипломный спектакль, когда на дисплее моего мобильного высветился номер Меньшикова. Услышав в трубке сиплое «Алло!», я испугалась: – Что случилось?! – Ничего. Давай переезжай ко мне! Несмотря на то что были уже и признания в любви, и разговоры о совместной жизни, предложение прозвучало неожиданно. Пролепетала, поймав себя на том, что практически цитирую фильм «Служебный роман»: – Но я сейчас не могу, я еще в институте. Только вечером. – Ладно. Вернулась из института, и мы с сестрой стали меня собирать. Все вещи уместились в небольшой рюкзак. Плюс коробка с коллекцией пакетиков сахара из кафешек и ресторанов. Окинув взглядом скудное имущество, Таня озабоченно вздохнула: «Ой, Насть, давай тебе еще чего-нибудь положим, а то он подумает, что ты только на два дня приехала». Класть, однако, оказалось нечего. Отправилась на Фрунзенскую набережную с рюкзаком и коробкой. Приехала, а Олега нет. Первым побуждением было вернуться домой, но консьержка – милая, сердечная тетенька – поставила рядом со своим постом стул и приказала: «Никуда не пойдешь! Сиди и жди!» Сижу, а в голове всякие мысли крутятся: «Может, случился порыв, он позвал, а потом передумал? Кто знает, что этими гениями движет… Или просто забыл?» Меньшиков влетел в подъезд часа через полтора. Никаких извинений. Буркнул что-то вроде «Дела были», схватил рюкзак – и к лифту. Я с сахаром – за ним. Дома Олег открыл шкаф и переложив свои вещи, освободил несколько полок. Мое имущество поместилось на одной. «Негусто, – обронил Меньшиков. – Ну ничего, что-нибудь придумаем». Исходя из того, что пресса из года в год присваивает Меньшикову звание «самого стильного и элегантного отечественного актера», можно предположить, что он тут же взялся за формирование моего гардероба и занимается им по сей день. А вот и дудки! Конечно, при покупке костюмов и платьев «на выход» мы советуемся друг с другом, но даже если муж говорит: «Нет, это какой-то колхоз!», а мне нравится – все равно куп лю и буду носить. Бывают и обратные ситуации, когда я фыркаю в магазине: «Ну ты себе и выбрал! Ужас ужасный…» Но через пару минут Олег выходит из примерочной и я беру свои слова обратно. Есть у него, негодяя, удивительная спо собность – выхватить взглядом из массы вещей то, что ему безусловно пойдет, а потом преподнести себя в обновке так, что все ахнут. Можно одеваться у крутых дизайнеров, но выглядеть как с китайского рынка, а Меньшиков наденет футболку за два рубля – и хоть сейчас на красную дорожку! Принцип «не давить и не настаивать» распространяется в нашей семье не только на выбор нарядов. Мы никогда не лезем друг другу в душу, не требуем рассказать о причинах дурного настроения. Услышав, как Олег на повышенных тонах поговорил по телефону, могу спросить, что случилось, но получив ответ «Все нормально», дальше пытать не стану. Захочет – потом расскажет, когда успокоится, переварит, разложит по полочкам. Точно так же и он ведет себя по отношению ко мне. Наверное, мы уже при первой встрече рассмотрели в характерах друг друга эту общую черту – уважение к человеку, который рядом. Однажды Олег сказал: – Ты такая странная… – В каком смысле? – Будто живешь в каком-то своем мире, откуда периодически выглядываешь. Не помню, что ответила, но прекрасно помню, что подумала: «Кто бы говорил!» Один из приятелей мужа как-то пошутил: «Олег бывает в двух ипостасях: Меньшиков – праздник и Меньшиков – грозовая туча». Недалеко от истины. Если у Олега хорошее настроение, все вокруг расцветает. Он сыплет шутками, изображает в лицах смешные истории из жизни, поет, аккомпанируя себе нарояле, а присутствующие умирают от хохота, подпевают и находятся на седьмом небе от счастья. Но если он в дурном расположении духа – все, конец света. Ищи коробочку, прячься туда и не высовывайся. На первом этапе совместной жизни меня эти периоды мрачности просто убивали, думала: «А вдруг причина во мне? Жил человек столько лет один, у него был свой уклад, свои порядки… – и тут же себя обрывала: – В конце концов он взрослый мальчик! Я не навязывалась, сам принял решение – пусть теперь несет ответственность!» Со временем, узнав Олега лучше, поняла: несмотря на свой независимый, а порой и высокомерный вид, расправленные плечи, задранный кверху нос – он очень ранимый человек. Его броню можно пробить одним словом. Сколько раз наблюдала: кто-то ляпнет обидное, а Олег, вместо того чтобы дать отпор (я бы, например, точно не спустила!), по вернется и уйдет с побелевшим лицом. Догоняю: – Почему промолчал? Надо было ответить! – Зачем? Дураку все равно ничего не объяснишь. Видела и слезы у него на глазах. От обиды, от сострадания. Помню, показывали фильм «Хатико: Самый верный друг» – о псе, который много лет каждое утро приходил на вокзал встречать умершего хозяина. Олег сидел в кресле перед телевизором: одним глазом смотрел на экран, другим – в книгу. А я чуть сзади, на диване, обливалась слезами. Переживала тихо – без всхлипываний. В какой-то момент он повернулся: – Насть, где у нас лежит… Боже мой, а что ты плачешь?! Тут уж я зарыдала в голос: – Хатико жалко, и хозяина его, и… всех… Олег подсел ко мне, обнял, стал качать как маленькую: – Тсс, успокойся. Смотрю, а у него глаза тоже мокрые. Не по поводу несчастной собаки, а от жалости к рыдающей жене. Оформлять отношения мы не спешили. Знали, что когда-нибудь придется пройти процедуру в ЗАГСе, но чтобы бе жать туда сломя голову… Я, в отличие от большинства девушек, не мечтала о платье со шлейфом, карете и марше Мендельсона, Олега вообще коробит от всяких формальностей. Еще долго жили бы без штампов в паспортах, если бы Меньшиков не получил приглашение из-за границы для подписания очередного рекламного контракта. Он хотел взять меня с собой, проще было – в качестве жены. Расписались в будний день в районном ЗАГСе. Были родители Олега, мой младший брат Женя, школьная подруга Оля Баскаева. Потом небольшой компанией поужинали в ресторане – вот и все торжество. Наверное от того, что регистрация не имела для нас большого значения, постоянно забываем поздравить друг друга с очередной годовщиной. Зато четырнадцатое февраля отмечаем всегда. Не как День влюбленных, а как день нашей встречи. Я покупаю букет белых роз и вручаю мужу со словами: «Ешь! На ужин у нас розы». Он дарит мне какой-нибудь заранее приготовленный презент, и мы отправляемся в ресторан. Меньшиков из тех людей, которых нельзя до конца понять, проживи рядом хоть сто лет, нельзя предугадать его поступки, реакции. Он может забыть о какой-то важной дате, просьбе с моей стороны. Начинаю обзывать его про себя «толстокожим», «эгоистом», а потом вдруг – бац! – и он так удивит, что даже становится стыдно за подобные мысли. Как-то зимой, рассматривая в журнале фотографии ювелирных украшений, показала одно кольцо Олегу: – Симпатичное, правда? Взглянул мельком: – Да, ничего. А спустя полгода, двадцать шестого июня, получаю то самое кольцо на день рождения. Я уже давно о нем забыла, а Олег запомнил. Со своей рассеянностью запросто могу стать героиней анекдотов. Бывает, задумавшись, сую телефон в холодильник, очки – в духовку. Потом начинаю искать, переворачивая дом вверх дном. Если Олег принимается ворчать, шучу: «Не нравится – найди другую». На самом деле Меньшиков давно смирился, что жена – Маша-растеряша, и даже пытается оградить меня от связанных с этим неприятностей. Однажды пропал кошелек: то ли украли, то ли сама оставила в магазине. Подошла к кассе метро, чтобы купить билет, а денег нет. Ни копейки. Звоню Олегу: – Не могу доехать до дома. Что делать? – Посмотри во внутреннем кармане куртки, там пятьсот рублей. – Я сегодня в джинсовой… – Да-да, там есть – посмотри. Лезу в карман – и действительно нахожу пятисотку. Еду и недоумеваю: «Когда уходила, Олега не было – откуда он знает, какую куртку надела?» Дома облазила внутренние карманы всех курток, пальто и плащей – и в каждом нашла деньги. Чуть не расплакалась. Еще больше дорого внимание Олега к моей маме. Летом, помню, снимали домик в Испании, и она приехала на пару недель отдохнуть. Как-то отправились втроем по магазинам, в одном мама присмотрела экстравагантный наряд – чтото среднее между сарафаном и балахоном. Но взглянув на ценник, тут же в нем разочаровалась: «Нет, слишком ярко, не по возрасту». Меньшикова вроде и рядом не было, но на следующий день он сказал, что едет по делам, а вернулся с сарафаномбалахоном: – Анна Владимировна, прошу, это вам. Мама засмущалась: – Зачем? Такой дорогой. Ладно бы на день рождения, а то просто так… Она и по сей день немного стесняется знаменитого зятя. Если говорим с ней по телефону, а Олег из другой комнаты о чем-то меня спрашивает, мама тут же сворачивает разговор: «Ой, ладно, Насть, пока! Тебя муж зовет». А поначалу даже звонить отказывалась: – Ты сама набирай, когда не будешь занята. А то вдруг Олег трубку возьмет – что я ему скажу? – Поинтересуешься как дела, потом попросишь позвать меня, – смеясь, отвечала я. – Ты что?! – пугалась мама. – Нет-нет…

Конец ознакомительного фрагмента.