АНАТОЛИЙ КОТЕНЕВ. ФАМИЛЬНЫЙ КОЛОДЕЦ
Шрифт:
Наш дом стоял на окраине Невинномысска, и во время каникул мы целыми днями пропадали на окрестных прудах, в лесополосе или уходили еще дальше, на Кубань, где играя в войнушку, лазали по прибрежным оврагам. Поскольку родителей о длительных отлучках не предупреждали, на обратном пути я фантазировал:
– Вот бы гости сейчас приехали. При них папа пороть бы не стал, а потом, может, и совсем забыл бы…
– Мечтай,
Не ошибался, конечно… Как старшему ему доставалось первому. Помню: отцовский ремень гуляет по Валеркиному заду, брат молчит, а я за него ору, предвкушая неминуемый черед.
У родителей хватало мудрости не делать «стрелочником» Валеру только потому, что старший. Когда папа порол брата, мама повторяла: «И малому не забудь, и малому! Он не меньше виноват!»
Меня и к посильной работе приучали с самых ранних лет. Когда отец ставил дом, вся семья была у него в подручных. Мама помогала настилать крышу: залезала на леса, подавала тяжелые доски, коробки с гвоздями. На холодном ветру штукатурила стены, а я, первоклассник, просеивал ледяной песок. До сих пор удивляюсь, как она потом загрубевшими пальцами в мозолях, трещинах и занозах играла на пианино в детском саду, где была музыкальным работником.
Мы с братом никогда не видели родителей в безделье: мама содержала в идеальном порядке дом, занималась огородом, варила варенье, закатывала на зиму батарею банок с помидорами-огурцами. Отец, работавший помощником машиниста на паровозе, все выходные проводил в мастерской, делал на продажу кухонные столы – с полочками, ящичками, красивыми ручками.
Не помню, чтобы он намеренно приучал меня к столярному делу: дескать, идем, сынок, покажу, как пользоваться рубанком и лучковой пилой. Увидев, как мучаю-мочалю доску, досадовал: «Ну кто ж так пилит?! Смотри, как надо». Разрешал брать любые инструменты, но просил: «Только пальцы береги!» Однако кто же в творческом порыве думает о таких мелочах – у меня все кисти в мелких шрамах. И к ранам, и к виду крови относился абсолютно спокойно: подумаешь! А папа бледнел как полотно – так меня было жалко. Брал тряпочку, смачивал керосином и заматывал поврежденное место: «Ничего, до свадьбы заживет».
Не знаю работы тяжелее той, что отец выполнял на паровозе, перекидывая за одну поездку из тендера в топку по восемь тонн угля. Какое сердце такую нагрузку выдержит? В пятьдесят девять у отца случился инфаркт, из которого он, может, и выкарабкался бы, если бы не ошибка врачей.
Недавно довелось наконец побывать в селе Гофицкое Ставропольского края – на родине родителей. Многие жители там носят фамилию Котеневы, еще примерно столько же – Мухортовы (девичья фамилия моей мамы). Первым делом отправился на хутор, где когда-то было крепкое хозяйство деда по папиной линии, а сегодня лишь развалины каменного дома. Зато неподалеку стоит – цел и невредим! – Котенев колодец. По словам гофицких старожилов, его еще в начале прошлого столетия обустроил дед и вода больше века остается кристально чистой, ледяной и очень вкусной. Когда пил ее из сложенных ковшиком ладоней, вдруг поймал себя на том, что думаю о знаниях и умениях, полученных от отца. Ассоциация неявная, но я ведь черпал их как из глубокого колодца…
Перед отъездом, стараясь запечатлеть в памяти картину, долго смотрел на простирающуюся насколько хватает глаз долину с невысокими холмами; на две далекие главы Эльбруса, парящие в поднебесье; вдыхал воздух, пропитанный ароматами полевых трав, и чувствовал себя абсолютно счастливым. Теперь знаю: есть на свете место, куда могу приехать смертельно уставшим, потерянным, огорченным – и обрести душевный покой, вернуть силы. Что есть Котенев колодец с чистой целебной водой…
Сколько себя помню, отец хотел, чтобы я, продолжая династию, выбрал профессию, связанную с железной дорогой, говорил: «Я всю жизнь на «железке» работаю, дядя твой тоже, мать – в ведомственном детсаде, Валера, выучившись на сварщика, устроился не куда-нибудь, а к нам в депо. Давай и ты, а?»
Призыв не вызывал внутреннего сопротивления – напротив, профессии машиниста и его помощника казались романтичными, а поездки с папой в кабине паровоза – лучшим приключением на свете. Протяжный гудок подавался с помощью горизонтальной металлической трубы, которую нужно было опустить, чтобы открылся клапан, и держать несколько секунд. Мне до нее было не дотянуться, и отец привязывал веревку, а перед железнодорожным переездом командовал: «Сынок, давай сигнал!» Восторг и счастье, которые испытывал, держась за веревку и подавая гудок, словами не описать.
Конец ознакомительного фрагмента.