Анатомия одного развода
Шрифт:
— Они здесь?
Растерявшаяся Ме, не зная, уместно или нет требовать разъяснения, сначала пошла на кухню поставить поднос. А когда она вернулась, дверь за старшими уже захлопнулась. Младшие смотрели с балкона на улицу.
— Это Марк, — сказала Роза.
— И Соланж, — добавил Ги. — Ручаюсь, что раньше полуночи они домой не вернутся.
Триста тюльпанов заполняют газон тесными рядами, в каждом ряду по пятнадцать цветов. Ги лавирует среди них с электрической машинкой для стрижки газона, боясь выдернуть шнур, который
— Останови хоть на минутку, ведь пробки перегорят!
Они и перегорели, прервав разом и стрижку травы, и демонстрацию фильма. Луи спустился со своего чердака и живо сменил пробки.
— Ничего не поделаешь, бывает. Посмотри, как мальчишка огорчен.
Добрый папа! Спокойно наклонился над раковиной и моет в жидкости «Пейк-Ситрон» свои кисточки. Потом снова поднимается к себе. Он уже совершенно забыл о том, как утром был рассержен: и тем, что Агата продолжает пренебрегать предупреждением суда, и тем, как увертывается Леон, который только десять минут побыл у отца — как раз столько, чтобы не сказали, что он уклонился от свидания; Луи, пылая местью, поклялся, чт в следующий раз заставит Леона прийти при свидетелях Но с ним сейчас была Роза, а когда она ласкается, как котенок, Луи тает и нежно мурлычет.
На экране телевизора вновь появился фильм, укороченный на две-три сцены, которые были пропущены, пока меняли пробки. Одиль, предпочитавшая стоять, а не сидеть, была не так увлечена фильмом, как своей книгой; не занимало, почему героиня все время хнычет, а только удивляло, как же режиссер допустил, чтобы актриса утопала в фальшивых слезах? В сущности, ее не интересовала тайна этой девушки, а волновала собственна тайна, во имя которой она и решила передохнуть. Пустота телефильма вполне устраивала Одиль, как и отсутствие Агаты и Леона, которые за это время ничуть не изменились и, видимо, никогда не станут такими, какими ей хотелось бы их видеть. Она, пожалуй, поудобней усядется сейчас в этом кресле-корзинке, немного подремлет… Но что там еще?
— Возьмешь трубку? — громко крикнули сверху.
Звонил телефон. Одиль потянулась, немного подвинул затекшей ногой, взяла трубку и с уверенностью прои несла:
— Мадам Давермель слушает.
— Говорит экс-мадам! — ответили ей.
Три секунды молчания… Когда зарычит пантера, даже если ты сидишь на высоком дереве — все равно страшно.
— Ну что же, значит, вы боитесь меня? Но я не за вами охочусь, моя крошка. Впрочем… словом, давайте-ка сюда этого типчика! — уточнил голос настолько жестко, что в его принадлежности можно было не сомневаться.
Одиль вскинула голову. Самым противным было моя крошка: вроде бы ласково, но в то же время и свысока, рассчитано, что этим можно смутить. Почтенная дама из Фонтене ошиблась. Мы не будем разыгрывать ни застенчивости, ни высокомерия, ни любопытства. Мы прервем разговор — позвонит снова.
Так оно и есть. Дадим ей возможность звонить подольше.
— Ты возьмешь трубку? — опять раздается с чердак! Одиль кричит:
— Это тебя! — и наконец подымает трубку с рычага. Урок, видимо, усвоен.
— У телефона мать детей, — звучит голос по-прежнему едко, но уже более сдержанно.
— Вы, верно, хотите поговорить с моим мужем, мсье Давермелей? — говорит Одиль, сделав легкое ударение на местоимении. — Сейчас, мадам, я передам ему трубку
Долгая пауза. Запыхавшись, входит Луи.
— Извини, я была вынуждена прервать разговор, потому что эта женщина была крайне невежлива, — говорит Одиль так громко, чтоб ее услышали и в комнате, и на другом конце провода.
И снова усаживается в свое кресло-корзинку.
Теперь очередь Луи. От волнения кадык перекатывается у него на горле. Алина резко обрушивается на него:
— Раз уж мне приходится звонить вам, мсье, то, наверно, можно было бы и не говорить, как я рада визитам судебного исполнителя. Уверена, мсье, что вы в свою очередь сумеете оценить прошение, которое сейчас подготавливает мой новый адвокат. Зная вашу щедрость…
Луи, оторопев, вначале ничего не замечает, кроме этих тяжеловесных, сугубо подчеркнутых обращений на «вы», среди которых даже ненароком ни разу не проскальзывает «ты». Продолжение выглядит уже менее достойно, чем зачин, и насыщено оскорблениями и несуразный бранью.
— Кстати, скажите своей воображале, что я не так богата и мне трудно по ее вине платить за два вызова… Откуда она взялась, такая визгливая? Из Ажена, а? Так или иначе, меня тошнит от нее. Ладно, черт с ней! Итак, я сказала, что вы человек щедрый, любите рассылать судебные предупреждения, так соблаговолите прислать мне побольше денег…
Луи слышит едкий смешок, перешептывания. Верно, там, где-то рядом, Эмма Вальду. Но не исключено, что Алина совсем одурела и дала вторую трубку дочке.
— Короче, чего вы хотите? — обрывает ее Луи. — Если речь идет о прибавке алиментов, то считаю нужным сказать вам…
— Нечего зря болтать: ваши доходы возросли вдвое. Я вас поздравляю с успехами, но почему же мы не получаем своей законной доли?
Думаешь о бедах ближнего с волнением, положа руку на сердце, но там же находится бумажник, и это не менее чувствительно… Ее законная доля! Изменить ей сумму алиментов — это еще куда ни шло! Но чтобы Алина из-за того лишь, что когда-то, в трудные времена, она была его женой, имела право претендовать на его теперешние заработки, чтобы во имя прошлого она могла, как пиявка, присосаться и к его будущему — черта с два! Луи слушает эту голубушку, а она перестала разглагольствовать и с точностью счетной машины перешла к цифрам.
— Итак, у вас есть твердое жалование в фирме «Мобиляр»: две тысячи пятьсот франков. Кроме того, вы получаете по крайней мере тысячи три по заказам… Несколько слов и о вашей выставке, я там была, осведомилась о ценах, подсчитала красные ярлыки, означающие что полотна проданы, подвела итог и…
— А расходы вы не учитываете? А то, что пятьдесят процентов мне приходится платить за галерею? — сказал Луи, стараясь по возможности не кричать.
Одиль положила свою трубку, чтобы не мешать разговору; сверху спустилась Роза, вернулся из сада Ги. Оба остановились, молчаливые, притихшие, неподвижные. Значит, слышали. Ну и положение! Приходится спорить о прибавке алиментов в присутствии детей, которые в конце концов от этого только бы выиграли, да еще в присутствии женщины, которая уж точно пострадает.