Анатомия одного развода
Шрифт:
— Он заснул. Положу его в колыбельку. — А освободившись, она сказала: — Знаешь, когда я работала у отца в книжном магазине, я бралась делать переплеты по просьбе некоторых наших клиентов. Но сбыт был невелик. А здесь дело, может, пойдет иначе? Ты, Сиуль, делал бы макеты и даже мог бы рисовать картинки.
— Это мысль, — сказал Луи.
Он был счастлив, полон нежности и в то же время смущен Обычно мужчинам свойственно верить только в свои заслуги Каковы же были они, если он заслужил счастье обладать молодой, красивой, преданной и деятельной женщиной? И это вместо сварливой мученицы, изображавшей угнетенную невинность, убежденной, что ее палач, как она выражалась, станет жертвой собственного распутства!
— Этот тип как будто пришел, — сказала Одиль
Голос в микрофоне сообщил: Жюльен Гордон из Комитета общественного надзора. Гость, миновавший ограду походил на отставного учителя: мелкий шаг, повисщие руки, брюки на коленях вытянуты, очки сползают к кончику носа, который как будто что-то вынюхивает. Но едва он вошел и взглянул на корзинку для новорожденных, мягкая улыбка осветила и разгладила его морщины.
— Вот человечек, который в нас вовсе не нуждается. — И, усевшись, сразу же приступил к делу: — Вы, конечно, уже слышали о нашем Комитете?
— Кое-что, — ответил Луи. — Но признаюсь, что…
Луи чуть покривил душой: ведь он вовсе не хотел признать, что первый заговорил с Розой, и хотя сам не участвовал в последующих событиях, тем не менее своим намеком положил начало активным действиям дочери.
— Вас может удивит мое появление, — продолжал посетитель. — Но вы тут ни при чем. Обычно мы занимаемся более тяжелыми случаями. Ваши дети, по их собственному признанию, не подвергались ни побоям, ни лишениям. Свою мать они любят, она их тоже, но она чувствует себя ущемленной тем, что к вам они также относятся с нежностью. Они приходили ко мне несколько раз, и со стороны, через своих бывших коллег, я получил нужные сведения.
Учтиво, уверенно, непредвзято, с большим спокойствием, без излишней жестикуляции он изъясняет все это своим немного простуженным голосом; голова его поворачивается на длинной шее, живые глаза оглядывают все вокруг и останавливаются на Одили.
— Не буду ничего преувеличивать, — продолжает мсье Гордон, — но должен признать, что педопсихиатр, который обследовал Ги, хоть и болтает на своем ученом жаргоне о девальвации образа матери и обращении к отцу для выявления своего "я", подтверждает очевидное. Да и я под впечатлением этого деления на папиных и маминых, которое ваши дети придумали…
— Как? — удивился Луи.
— А вы не знали? — спросил мсье Гордон.
Соблюдение приличий, эвфемизмы, стремление не нарушать привычного течения жизни — все это помогас заглушать семейные недуги; и вдруг является чужой человек, срывает повязки, обнажает кровоточащую ран Луи рот открыл от удивления, был озадачен, восхищен: Папины дети! Да за что же они его так любят его, который их столь сильно ранил, почему тянутся именно к нему?
— Не подумайте, что я их в этом поощряю, — продолжал мсье Гордон. — Вначале я просил их избегать столкновений, иметь доказательства, что не они сами их вызвали. Посоветовал несколько месяцев поразмыслить. Но вижу, что они устали. Роза сама мне в этом на днях призналась: До каникул еще надеюсь продержаться. А потом уже ни за что не отвечаю.
Луи смотрел на Одиль, та — на своего малыша, не говоря ни слова. Мсье Гордон понизил голос:
— Хотел бы еще раз сказать вам, что это дело не в моей компетенции. Оно не касается и Управления по санитарным и социальным вопросам. Скорее, оно в компетенции суда, и вы сами могли бы подать туда заявление о необходимости изменить опеку над детьми. Но пожалуй, надо немного обождать: суд обычно отказывается менять опеку над детьми в течение учебного года. Все это будет нелегко, и решение должны принять вы… ,
— И моя жена также, — сказал Луи.
— Ну конечно, — согласился мсье Гордон. — Мадам Давермель несет ответственность прежде всего за своего ребенка. Она вправе не брать на себя ответственности за других детей, и даже не желательно, чтоб она принуждала себя это делать. Ей эта опека над детьми может надоесть, а тут неуместны эксперименты.
Луи замер, застыл как глыба. Он-то в долгу перед Розой и Ги за то, что они лишились отца, это ясно, но неужели и Одиль как его сообщница тоже в долгу перед ними? И вдруг, к своему удивлению, он услышал.
— Роза и Ги, — сказала Одиль, — окажут мне большую честь.
— Не хотел бы я искушать вас, — обратился к ней мсье Гордон, — но одного честолюбия тут будет мало.
Тогда Одиль поднялась с места, подошла к мужу, встала за ним и положила руки ему на плечи.
— А вы чего бы хотели? Чтобы я прыгала от радости? Нет, не могу я прыгать от счастья при мысли, что мне придется мыть посуду после пятерых. Но сейчас дети Луи уже не пугают меня, как это было в самом начале нашей семейной жизни. По крайней мере младшие, потому что надо откровенно сказать, мне было бы куда хуже, если бы пришлось взять к себе двух старших. — И она рассмеялась, запустив все десять пальцев в волосы мужа. — Ну что ж, если так случится — неплохо! Если нет — еще лучше! Не так уж я прекраснодушна, мсье Гордон. Не стыжусь сказать вам, что, хотя по моей вине рухнула семья, я мечтаю о своем маленьком счастье. Луи молчит, но и он думает так же. Правда, в его представлениит счастье, как мне кажется, входит не только любовь ко мне, но и любовь к своим детям. И, чтобы сделать прочным мое счастье, я обязана понять Луи. Вот почему я готова принять всю компанию… Хотите чашку кофе?
Клочки бумаги, разорванной на восемь частей, брошенные Розой в мусорную корзинку, а затем тщательно склеенные Алиной, содержали загадку: Надз, Цветочная, д. 18 и, видимо, обозначали что-то важное. К тому же, вместо того чтобы пойти домой, дети вскочили в автобус. Стало быть, нужно сразу ехать следом.
Спидометр в старой колымаге Алины показывал 104 567 километров; сиденья в машине были засаленные, продавленные, а чехлы пропитаны неистребимым запахом, который, несмотря на опрыскивание всевозможными освежающими средствами, не выветривался. Лишь одно достоинство имела машина — она была серой и не бросалась в глаза. Дети и не подумали обратить внимание на этот автомобиль, выделить его из потока других машин, как не узнали на расстоянии свою мать, надевшую на голову косынку, темные очки и старое пальто Жинетты. Если вы содержите этакую «гостиницу с рестораном», которую неизвестно почему называют семьей, постояльцы редко дают вам передышку, но зато ваше отсутствие объясняют лишь хозяйственными нуждами; когда из-за нехватки денег у вас нет гаража и машину приходится ставить на улице в ста метрах от дома, вы можете отправляться в любом направлении и следить за кем угодно, не вызывая подозрений. Задача, конечно, неблагодарная, но такова печальная необходимость. Право на опеку и сама опека соединены, как чайник и вода, которая может испариться. Когда у вас четверо деток которые подрастают и вот-вот разбегутся в разные стороны, надо все-таки знать, где они находятся.
Что касается Леона, то с ним не так сложно. Пять лет учебы — пять лет отсрочки. Ей удалось узнать, кто его подружка — это дочка почтового чиновника, студентка фармацевтического факультета и так же, как и он, член французского спортклуба. К тому же она соседка, приметившая Леона здесь, в этом квартале, ее можно и домой пригласить — только стоит ли разочаровывать девушку, которая живет в лучших условиях (к тому же Леон любит тайны).
А вот что творится с Агатой? Мотоцикл у Марка — просто дьявольская машина с бешеными скоростями и потрясающей меневренностью, за ним не угонишься, но и те соперники Марка, которые катали Агату на мотоциклах «альпин» или «хонда» — а это все равно что прогуливаться пешком, — тоже не давали повода делать какие-то выводы. Пару поцелуев Алина как-то приметила, выследив однажды дочь в парке со светловолосым атлетом, другой раз на террасе кафе с каким-то ретивым брюнетом — все это доказывало, что юная искательница приключений относится к любви, как к своим выпускным экзаменам, — в общем-то довольно поверхностно. Во всяком случае, тут не вмешаешься. Как просто было бабушке Ребюсто давать советы из Шазе: Меня беспокоит то, что я узнала о старших; не позволяй им делать все, что захотят. А Эмма выражала другую точку зрения и, конечно, несколько преувеличивала, утверждая: То, что некогда называлось девичьей добродетелью, исчезает гораздо быстрей, чем их привязанность. Любовник похищает у вас не только невинность вашей дочки, но и ее самое: вот тут и начинаешь думать, что главное — это не допустить, чтобы дитя всерьез увлеклось. Пусть позабавится малышка Агата, пусть поиграет с опасностью, лишь бы только поразмыслила над примером самой Алины, столь ясно доказавшим, что самое большое несчастье часто таится именное законном браке; бабушка, конечно, прожила всю жизнь в условиях воздержания и законного супружества, потому и написала: Слыхала, что ты дурно отзываешься о брачной жизни; если твой союз оказался неудачным, это не значит, что надо отвращать от брака дочерей.