Андреев Д.Л. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 1: Русские боги: Поэтический ансамбль.
Шрифт:
Со списком вин, злодейств, обид.
51
В ту полночь, в оттепель, в ненастие,
Кружилось карканье над парком,
И виделось бессонным Паркам
Над неумолчной прялкой: вот
Ложится древний грех династии
С отца на сына – в роды, роды,
Пока его сам дух народа
В день казни царской не возьмет.
52
В день казни царской?.. Но по-прежнему
У
Уздою бронзовою правил
Колосс на пасмурном коне:
Открыт дождям и ветру снежному, –
Не Медный Всадник той поэмы,
Что с детских лет лелеем все мы,
Но тот же царь, с жезлом, в броне.
53
Я помнил надпись – “Правнук – Прадеду”,
И лик, беззвучно говорящий
России прошлой, настоящей
И сонму мчащихся эпох:
“Где новый враг? Его попрать иду
Всей правдой моего Закона.
Мой стольный город – вот икона!
Держава русская – вот бог!”
54
Да: вихрем творческим охваченный,
Он сам не знал, какая сила
В нем безвозвратно угасила
Светильник тусклой старины,
И что за дух, к чему назначенный,
Им движет, как царем, пророком,
Строителем, всевластным роком
И гением его страны.
55
Не тот ли властный дух, что кроется
Чуть слышно в каждом русском сердце,
Кем были тверды староверцы
И славны древние князья, –
До всех времен рожденный Троицей
Бессмертный Ангел сверхнарода,
Его бессмертная природа,
Его возвышенное Я?
56
Из рода в род в чреде Романовых
Ваял из плоти поколений
Он вестника своих велений,
Орудье верное свое,
Того, Кто призван строить наново
Его вместилище и форму,
Кто бодро, подвигом упорным
Пересоздаст все бытие.
57
Но в волю молодого зодчего
Облекся, как в живое платье,
Носитель древнего проклятья,
Давно клубившийся впотьмах,
Давно искавший трона отчего
Над сукровицей плах стрелецких,
Над кривдой казней москворецких,
В лукавых, душных теремах.
58
Он рос присосками раздутыми
Над Шлиссельбургом, над Азовом,
Над тихим Доном бирюзовым,
У грузных нарвских стен жирел,
Пока над вражьими редутами
Клубился дым, взлетали бревна
И пушки метко, мерно, ровно
Гремели с выгнутых галер.
59
И чем огромней рдело зарево
От всероссийского страданья,
Тем голод адского созданья
Все возрастал, ярился, пух, –
И, сам не зная, принял царь его
В свое бушующее сердце,
Скрестив в деяньях самодержца
Наитья двух – и волю двух.
60
И в эту ночь пустынно-синюю
По снеговому бездорожью
Я приближался с тайной дрожью
К подножью медного царя.
Но странно: где ж он?.. Четкой линией
Спрямлен на месте монумента
Трамвайный путь – стальная лента
В стесненном круге фонаря.
61
Куда ж он взят?.. К каким ристаниям
Скакун готовится чугунный?
Где, об какой утес бурунный
Теперь дробится цок копыт?..
Все тихо. В снежном одеянии
Настороженное безлюдье.
Столица, с обнаженной грудью,
Полураздавленная, спит.
62
Тумм… Тишина. Тум-тумм… – В предместий
Как будто стук тамтама смутный,
Из капищ ночи стон минутный,
Темп убыстрен – тум-тум! тум-тум! –
И, будто грозное известие
В созвучии тупом читая,
Трескучих, острых звуков стая
На миг взвивается. Самум
63
Взревел и смолк. Но тихой рамою
Теперь вся ночь – для звуков новых,
Весь утлый мир в его основах
Колеблющих до самых недр:
То хроматическою гаммою
Незримые взвывают груди:
Не гул моторов, не орудья,
Не плеск толпы, не гром, не ветр.
64
Нечеловеческою жалобой,
Тревогой, алчною тоскою
Над паутиной городскою
Ревут, стенают, плачут с крыш:
От этих воплей задрожали бы,
Как лани, чудища Триаса,
Недотерзав живого мяса
И кроясь с ужасом в камыш.
65
Что за творенья – над столицею,
Но в мире смежном, странном, голом
Доселе скрытые, свой голос
В ночных сиренах обрели?
Зачем телами, взором, лицами
Их не облек владыка ада?
Что им грозит? и что им надо
В раздорах горестной земли?
66
В мозгу неслась, мелькая клочьями,
Тень незапамятных поверий,
Другая быль других империй
И по старинным городам
Угаданные смутно зодчими
Созданья странной, скорбной веры:
Взирающие вниз химеры