Андреевский крест
Шрифт:
За стеной неряшливого, будто бы непричесанного леса, скрывался склон горы. Деревья карабкались вверх, по дороге теряя в высоте. Со стороны, с нашего наблюдательного пункта на макушке сопки, новой возвышенности вообще было не разглядеть за буйной зеленью.
Это была не сопка, и не хребет. Наверху, куда мы влетели отставая от злоумышленника метров на двести, обнаружилось достаточно ровное плато. Скинуть бы лет с десяток. А еще лучше — двадцаточку, так мы с мичманом прямо там того гада и заловили бы. Но возраст и отсутствие тренировок сказались. В легких пожар, в глазах темные пятна. С двух сотен шагов можно было бы и стрелять, да куда
— Не торопись, — прохрипел я задыхающемуся с непривычки Лехе. — Никуда эта падла не денется. Земля мягкая. Следы четкие. Найдем.
— Полюбому, — прорычал брат сгибаясь и упирая руки в колени. — И я ему уши отрежу и кадык вырву.
— В очередь. Сперва я.
Смочили губы, прополоскали рты. Благо оба мы были мужчинами опытными, знали, что не стоит напиваться. Ну и пошли. То шагом, то легкой рысцой. Я впереди, высматривая отпечатки ног на жирной почве, Леха следом, успевая посматривать по сторонам. Иногда примерялся к длине шага врага. Учили меня так. Пока человек бежит безоглядки — шаг длинный и на препятствия не обращает внимания, где ветку сломает, где еще чего — каверзы ему в голову не придут. А как успокоится, оглядываться начинает, каверзы всяческие выдумывать, так и длинна шага меняется. Тут и нам следовало бы по осторожнее себя вести.
Так-то я шаги не считал. Сколько в первом запале пролетели и не скажу. А потом и вовсе. Но по ощущениям, километра четыре падла чесала по лесу, как бешенный сайгак. Дальше или уставать стал, или решил проверить гонится за ним вообще кто, или со страху глаза велики? Выбрал местечко, да и присел под кустик. Был бы я один — тихонько бы со спины к нему мог подобраться и взять. А братан мой по лесу пер как танк. Топот, хруст и мат — наступает наш отряд. Я только тормознуть Леху успел, да за ствол какого-то дерева с гладкой светлой, чуть ли не серебристой, корой толкнуть. Ну и сам нырнул конечно. Че я дурак на торчащий из веток ствол буром переть?!
Беглец все-таки выстрелил, а мы с мичманом ему ответили. Потом Леха еще пару раз пальнул, пока я на пузе сторонкой партизану нашему во фланг выползал. Да не успел чуток. Почувствовал тот, ноги в руки и снова в лес ломанулся. Я, конечно же, стрелял. Был бы автомат — был бы шанс попасть. Ну или хотя бы напугал бы, заставил с шага сбиться, укрываться от потока злых пуль. А на нет и суда нет.
Побежали дальше. Земля под ногами стала по суше. Образовался легкий уклон. Вниз бежать легче, и деревья как бы расступились. Все больше стало пальм. След потерять я не боялся. Враг и не думал петлять или как-то маскировать отпечатки. Остановиться заставил нас вызов по рации. Поц с Никитосом волновались. Спрашивали где мы, и не стоит ли им торопиться на помощь?
Сначала, злыдень бежал на северо-запад. Потом чуть довернул на север. И последние пару километров точно на север мы путь и держали. А коли так, то возвращаться удобнее и быстрее всего для нас будет в восточную бухту, к четырем рекам. Там мы Михе и сказали, и он, получив наконец четкие приказы, повеселел. Сказал только, что с ними уже с базы Егор связывался. Спрашивал, когда мы возвращаться думаем. Что-то он там опять открыл этакое, что уговаривает теперь теток лагерь снять и домой, за Подкову вернуться. Бабы его пытают с пристрастием, но он пока отговаривается тем, что обо всем расскажет, когда все соберуться вместе.
Леха прямым текстом порекомендовал о нашем происшествии на базу
Я что угодно ожидал увидеть. Динозавра встретить, или, бляха от ремня, "Наутилус" капитана Немо в уютной бухточке. Но только не такую вот, отлично наезженную колею. Чуждую. Неправильную. Узкую и без привычных отпечатков протектора.
— Телегами пробили, однозначно, — почесал затылок мичман. — Интересно девки пляшут…
— По четыре штуки в ряд, — согласился я. — А наш "приятель" туда побежал. Вон отпечаток. Видишь?
— Теперь вижу. А вон тот чей?
На второй, параллельной, полосе обнаженного колесами грунта красовался след другого человека. Он и обувь носил немного иную, и сам был тяжелее. Была еще одна особенность в походке нового персонажа. Но в чем именно я определить затруднялся.
— Если наш сученок компанией обзавелся, что им помешает засаду сварганить? — насторожился Леха. — Сидят где-нибудь под кусточком и нас, придурков самонадеянных, поджидают.
— Мы так и сделали, — снова согласился я. — Ну не тупее же она паровоза… Там, в бухте, он тырился вполне грамотно. С воды его до самого выстрела бы не увидели.
— Вот и я о том. Че делать будем, командир?
— Уступ в лево, — хмыкнул я. И подумал о том, что хорошо, когда все давно уже придумано до нас. И по-простому, так, чтоб последнему дебилу понятно было, расписано в Уставах. — Я тихонько по правой обочине в лесочке пробираюсь. А ты чуток позади, по дороге громко топаешь. И слушаешь. Скажу падай, значит падаешь и к правой же обочине катишься. Осознал?
— Оттож, — оскалился морской спецназовец. — Из нас двоих, ты — леший, я — приманка. Только ты там тоже поспешай. Время к ужину, а нам еще обратно топать. В темноте по незнакомой натуре не айс будет.
— Разберемся, — пообещал я. — На крайняк ломанем по компасу. А как на пляж выскочим, Поцу маякнем, чтоб подходил забирал.
— Вариант, — кивнул брат. — Ну, вперед?
Дважды щелкнул тактической гарнитурой и шагнул под деревья. И успел пробежать шагов пятьдесят, прежде чем в ухе раздался запрос на начало движения для приманки.
— Иди уже, — прошептал я. — И не торопись. Я тебя вижу.
Эх, мне бы тогда еще лохматочку мою любимую. Так чтоб со стороны казалось, будто зеленые мохнатые кочки сами собой от дерева к дереву перепрыгивают. И "Винторез". И отделение "летучих мышей" в полном обвесе… О чего было не помечтать? После пятого километра, лес фоном становится. Когда по следу идешь — только его и видишь. Если только не так, как я тогда — в поисках засады. Тогда-то оно конечно! Глаза во все стороны сразу смотрят, все мелочи подмечают. Уши на макушке. Редко кто способен долго без движения на одном месте сидеть. Мой старшина в армии говаривал, что, мол, люди — это такие большие мартышки. Пока в городах — что-то еще из себя корчат, сдерживаются. А в лесу, вся их обезьянья природа сквозь одежду просачивается. Суетиться начинают, лишние движения делают. Звуки издают. А лес все видит, все слышит, на все реагирует. Ты лишний, ты непонятный, ты чужой. В русских лесах мартышек не водится…