Андрей Миронов и его Женщины ...и Мама
Шрифт:
На этом свидании Миронов поразил Градову тем, что совершенно неожиданно сделал ей официальное предложение. Несмотря на удивление, Градова ответила согласием…
Что это было? Любовь с первого взгляда? Наверное…
Вначале решили сыграть свадьбу в октябре, но из-за гастролей Марии Владимировны и Александра Семёновича дату пришлось изменить на 30 ноября.
Градова вспоминала: «Всю ту неделю, пока Андрей за мной ухаживал, он с родителями отдыхал на Красной Пахре, на даче, и по утрам приезжал в Москву, предварительно обламывая всю сирень и набивая банки клубникой. И всё это он привозил на съёмки в павильон (съёмки „Семнадцати мгновений весны" шли
А для родителей его поведение в эту неделю было загадкой. Он чуть свет вставал, пел, брился, раскидывал рубашки, галстуки, без конца переодевался.
И вот когда Мария Владимировна приехала в Москву — они жили тогда ещё на Петровке, в Рахмановском переулке, — Андрей привёл меня к ней домой. В тот день мы подали заявление, 29 июня, и пришли к его ничего не подозревающей маме.
Мария Владимировна сидела в своей комнате, держала ноги в тазу, и возле неё хлопотала их семейная очень милая педикюрша. Мария Владимировна не могла в тот момент встать, выйти и встретить меня. Андрей — краснея, а я — бледнея, зашли. Я держала гигантский букет роз. Мария Владимировна сказала:
— Здравствуйте, барышня, проходите. — Спросила: — По какому поводу такое количество роз среди бела дня?
Андрей быстро схватил меня с этими розами, запихнул в соседнюю комнату со словами:
— Я тебя умоляю, ты только не нервничай, не обращай ни на что внимания, всё очень хорошо.
И остался наедине с мамой. Перед тем как мы подали заявление, он не поставил её в известность. Я только услышала какой-то тихий её вопрос, какой-то шёпот. Потом вдруг она сказала:
— ЧТО?!! — и гробовая тишина.
У меня всё тряслось от страха. Он ещё что-то объяснял. И она пригласила меня войти. Говорит:
— Андрей, посади свою невесту, пусть она засунет ноги в таз.
Я села, ни слова не говоря, мне принесли чистую воду. Я ничего не соображала, и педикюрша Зиночка сделала мне педикюр. Если бы мне в тот момент отрезали не ногти, а целый кусок ноги, мне кажется, я бы не почувствовала. Я была теперь прикована к этому злополучному тазу, всё плыло перед глазами, а Мария Владимировна мимо меня ходила и сверлила взглядом. А я и не знала, какое мне делать лицо. Я чувствовала себя завоевателем, каким-то похитителем, вором, и мне давали понять, что так и есть на самом деле.
Потом мы быстро убежали…»
Градова была для Марии Владимировны человеком «своего круга», происходившей из приличной «академической» семьи. Потому-то приём, оказанный ей, был в общем-то дружелюбным. Вряд ли Мария Владимировна, поставленная перед фактом женитьбы её единственного сына (заметьте, ей сообщили уже после подачи заявления в ЗАГС!), была бы способна на более тёплое чувство по отношению к девушке, «похищающей» у неё Андрея.
В театре жених и невеста о своём решении сообщать не спешили. По каким-то своим особым причинам они держали свой роман в тайне от всех. Не исключено, что того пожелал Андрей, опасаясь, что некоторые из его бывших пассий могут из ревности отравить Градовой начало работы в Театре сатиры.
Доверились только актёру Владимиру Ушакову, мужу Веры Васильевой, который исполнял роль посыльного. Приходил после спектакля в гримёрку к Градовой и «на ушко» сообщал ей, где и когда Миронов будет её ждать. Места встречи менялись — чтобы не примелькаться. Градова в одиночестве уходила из театра и где-нибудь возле гостиницы «Пекин» садилась в машину Андрея… Даже
Увы, в театре тайное становится явным ещё быстрее, чем в жизни. Довольно скоро о романе Миронова и Градовой знал весь коллектив. Плучек, не желавший, подобно Марии Владимировне, терять хоть сколько-то своего влияния на Андрея, начал относиться к Градовой с откровенной неприязнью. Однако, поняв, что отговорить Андрея от женитьбы на Екатерине не удастся, тут же сменил гнев на милость. Ссориться с Мироновым ему было не с руки, тем более что готовилась новая премьера — гоголевский «Ревизор», где Миронов играл Хлестакова.
Свадебное путешествие молодожёнов получилось недолгим — всего несколько дней в Ленинграде, куда Миронову удалось вырваться в перерыве между спектаклями.
Градова вспоминала, что Миронов в браке был консерватором. Не одобрял, когда жена курила или пила вино, требовал, чтобы актёрская карьера жены не наносила ущерба дому и семье, очень любил, чтобы дома всё было красиво и удобно устроено.
Дом для Миронова был не просто крепостью, а тем местом, где можно было расслабиться, отдохнуть от навязчивых поклонников и поклонниц, восстановить силы. В то же время Андрей очень любил гостей и с удовольствием их принимал.
Учил меня готовить, стирать, убираться. Продукты, чистка были на нём. Днём убирала я, а он любил пропылесосить ещё и ночью. Что касается кулинарии, восхищался всем, что я готовила, достаточно было положить в овсянку ягоды или сделать свежий сок — и он был счастлив. Андрей любил животных — собак. У него в детстве был скотчтерьер. И нам Андрей однажды в корзинке принёс маленького фокстерьера. Назвали Марфушей. Жутко вредная была собачуля, а он её обожал, и она его всего вылизывала».
Андрей мог посоветовать Екатерине отказаться от съёмок в том или ином фильме, и она слушалась этих советов. Причина, как рассказывала Градова, крылась в том, что Андрею «там не понравились любовные линии».
Екатерину поражало отношение её мужа к людям. Казалось бы, знаменитый актёр, настоящий баловень судьбы, должен быть заносчивым и высокомерным… ну, пусть, не «должен», но так часто бывает, очень часто. Однако Андрей относился ко всем людям уважительно, всегда умел найти доброе слово для каждого. Он не любил интриг и сплетен, так же, как не любил пошлости и цинизма. Никогда не заискивал перед обладателями высоких должностей, а вёл себя с ними как равный. В то же время мог просто боготворить пожилых костюмерш, следивших за его театральным гардеробом.
Слово Екатерине Градовой: «Замечательный кинорежиссёр Илья Авербах, снявший фильм „Фантазии Фарятьева", где Андрей сыграл главную роль, как-то сказал: „Он — большой артист редкого дарования; притом что он очень популярен, никто его не знает, он совсем другой". А я его знала — другим. Дома это был молчаливый, скромный и заботливый человек, уставший от своего публичного существования, измученный обязанностью постоянно фонтанировать. Андрей оберегал свой дом от проникновения в него всеобщего шутовства и грязи. Особенное его состояние души — мирность, неспособность осуждать кого-либо, кроме себя. И ещё в нём отсутствовало лицеприятие, конформизм: например, со старенькими костюмершами, которые стирали его рубашки и переодевали его во время спектакля, он говорил с такой любовью, преклонив голову, целовал им руки, а с какими-нибудь секретарями ЦК или обкомов располагался свободно и раскованно, ничего не ожидая от этих встреч. Не было в нём лукавства и хитрости совсем».