Андрей Миронов
Шрифт:
Грушницкого жаль: какая, в сущности, вздорная смерть на рассвете жизни» [48] .
После Грушницкого был Вязовнин в телевизионном спектакле „Возвращение“, поставленном режиссёром Павлом Резниковым по повести Тургенева „Два приятеля“. Трагическая роль, в чём-то перекликающаяся с ролью Грушницкого. С подачи своего товарища Вязовнин женился на красавице Верочке, очень скоро усомнился в своих чувствах к ней, уехал на время за границу, где погиб на дуэли. Можно сказать, что этой ролью Миронов закрепил свой успех драматического актёра.
48
Рудницкий
Осенью 1975 года, почти подряд, телевидение показало оба спектакля, явив Миронова зрителям сразу в двух драматических ролях. Незадолго до того Миронов пророчески скажет: „Многие привыкли к моим беззаботным, легкомысленным, нередко поющим и танцующим на экране героям, и, может быть, кое-кто удивится или даже разочаруется, увидев меня другим“.
Кое-кто из зрителей действительно разочаровался, но сам Миронов был очень доволен, ведь к тому времени его уже часто упрекали в сравнительном однообразии его ролей. Образно говоря, маска комедийного актёра начала прирастать к лицу, а этого актёр допустить не мог.
„Ему тридцать семь лет, – писала в 1978 году о Миронове газета „Вечерняя Москва“. – Шестнадцать из них отданы театральной сцене: все шестнадцать лет работает артист в Театре сатиры.
Шестнадцать лет – это десятки ролей. И так счастливо сложилась судьба – ролей не второстепенных. Ролей разных, порой полярно противоположных, таких, как Жадов из „Доходного места“, и неунывающий Фигаро, влюблённый в революцию Всеволод из „У времени в плену“, и Хлестаков, Пьер Присыпкин, и Олег Баян из „Клопа“.
Забегая вперёд, хочется отметить блистательное исполнение Мироновым на концерте-встрече сцены, где Присыпкин обучается танцам. Вот Миронов – лёгкий и пластичный, „самородок из домовладельцев“ Олег Баян. А вот он же – неуклюжий, тяжеловесный, неотёсанный „пролетарий, оторвавшийся от своего класса“. И снова – хитроватый пройдоха Баян с полуумильной, полунасмешливой улыбкой и острым взглядом. И тут же – тупой, ухмыляющийся Присыпкин, в помутнённых глазах которого одно лишь животное довольство.
Актёр не прибегает к гриму, не уходит за кулисы, чтобы предстать в ином облике, – ему достаточно отвернуться от зрителей. И чудо мгновенного перевоплощения являет перед нами нового персонажа из послужного театрального списка Миронова. Обширный этот список даёт некоторое представление о загруженности артиста а театре.
А как же его роли, а кино? На это, как выясняется, и уходит „свободное время“.
– Вообще-то я не умею отдыхать, – признаётся Андрей Миронов. И на вопрос о том, как собрался провести отпуск, отвечает, что потратит его на съёмки в очередном фильме“ [49] .
49
Николаева Д. Интервью в «Останкино». – «Вечерняя Москва», 20. 11. 1978.
В приведённом отрывке почему-то не упомянута роль Чацкого, сыгранная Андреем на сцене театра сатиры. Хорошо сыгранная, выразительно и нестандартно.
„Горе от ума“ ставили, что называется, „с приключениями“. Сначала Плучек отдал роль Софьи Екатерине Градовой (к
Многие видели причину столь внезапной перестановки в чувствах, которые якобы испытывал Плучек к Ицыкович, но находились и такие, кто замечал несовпадение режиссёрской и актёрской трактовки роли Софьи. Плучек делал ставку на эмоции, а Градова уповала на интеллект. Они заранее решили с Андреем (развод не помешал их совместной работе), что Софья должна быть умной. Ицыкович, актриса эмоциональная, с так называемой „открытой“ подачей роли, в роли Софьи устроила Плучека куда больше Градовой.
Едва утих скандал (а это был действительно скандал) с ролью Софьи, как разгорелся другой, с участием Татьяны Пельтцер. Вот что рассказывала актриса Ольга Аросева, она же пани Моника из „Кабачка „13 стульев““: „Пельтцер-актрисой я всегда восхищалась и очень страдала, когда она ушла. Пустяковая ссора с Плучеком на репетиции началась из-за взаимной грубости, а переросла в грандиозный скандал, в разрыв с замечательной актрисой, которая театру была очень нужна и которую сам Плучек высоко ценил, хотя и не был ей творчески близок.
Шла последняя перед премьерой репетиция спектакля „Горе от ума“. Не занятая в нём, я слушала в своей гримуборной радиотрансляцию сцены бала у Фамусова. Вдруг в плавное и слитное течение грибоедовского текста ворвался раздражённый вопрос Пельтцер: „Куда мне идти“? Плучек недовольным голосом, потому что прервалась репетиция, ответил, что идти она может куда захочет.
Она ещё более раздражённо, вызывающе даже спрашивает: „А куда мне сесть?“
Он, взорвавшись, отвечает: „Ну, конечно, вы должны быть в центре, а остальные – вокруг… Между прочим, здесь ещё и Чацкий, и Софья есть! Вы, конечно, не заметили?“ (Чацкого играл Андрей Миронов, а Софью – молодая, очень талантливая актриса Татьяна Ицыкович, которую Плучек особенно любил и всячески выдвигал.)
Что тут началось! Следовал текст не по Грибоедову, который я повторить не решаюсь. Кричит она. Кричит он. Оба словно обезумели. Понимаю, что сейчас Татьяна репетицию бросит и со сцены уйдёт. Бегу вниз, в вестибюль, чтобы её встретить. Схватила с вешалки своё и её пальто. Жду. Она спускается. Тоже бегом. Я пытаюсь её одеть, увести из театра. А она, ещё докрикивая, вдруг поворачивает обратно, рвётся из моих рук – договорить Плучеку то, что не успела. Я её умоляю ехать домой. А по трансляции голос: „Аросеву немедленно на сцену!“ Это чтобы Пельтцер заменить в спектакле.
Выбежал Миша Державин в костюме Скалозуба: „Ольга Александровна, уходите немедленно, Плучек вас репетировать зовёт“. Мы с Пельтцер выскочили из театра. Тут актёр Козловский сбегает по ступенькам служебного входа, догоняет нас: „Ольга Александровна, вас зовёт Валентин Николаевич“. Я понимаю, что, если пойду на сцену репетировать Хлестову, Пельтцер больше не переступит порога нашего театра. Кричу на Козловского: „А если бы я в метро спустилась, ты меня и с эскалатора бы снял?! Нету меня, понимаешь, нету!“