Андроиды срама не имут
Шрифт:
— Потому что меньше знаешь — крепче спишь, — отрезал он.
И я наконец заподозрил, что не только моральный износ был причиной его срыва.
— Смысловая составляющая?.. — У меня даже голос сел.
Алексей молчал.
— Ты что… говорил со своим лохматым?..
— Черт его знает, — безрадостно откликнулся он. — Может, с ним, а может, с самим собой… Поди разберись!..
— И что? — с трепетом спросил я.
Лёха нахмурился, вздохнул.
— Помнишь, ты удивлялся, что здесь нет ни одного лицензионного
Я ждал, что он скажет дальше.
— Видишь ли, Володенька, насколько я понял, запустить сюда хотя бы одного лицензионного — это все равно что запустить хорька в курятник. Лицензионные лохматых уничтожают.
Последние три слова проникали в сознание поочередно. Проникли. Сложились. И ослепительно взорвались. Бог ты мой, я ведь и сам мог об этом догадаться — из Мымриных страхов! Уничтожают лохматых… Этакие механические спецназовцы, как в американских фильмах: ищут очередную муть, тайное убежище нелюдей, находят — и жгут дотла.
— Почему?..
Наверное, я произнес это вслух. Поскольку Лёха мне ответил. Спокойно, рассудительно.
— Наверное, потому что их так запрограммировали. Искать и уничтожать. Как клопов. Как крыс.
— Да, но… зачем их так запрограммировали?
— Затем что лохматые — наши враги.
— Наши?..
— Да, в том числе и наши… Ты ведь гуманоид, не так ли?
— Твари! — вырвалось у меня.
— Ну слава богу, — с насмешливым облегчением молвил Лёха. — Дошло наконец. Понял теперь, почему я не могу здесь больше оставаться? Хоть куда, хоть на свалку…
— Да не лохматые твари! — взвился я. — Мы твари, мы!
Лёха был так озадачен, что слетели с него вмиг и траур, и обреченность — одна щетина бросала вызов общепринятым правилам. Он даже чуть отстранился, словно бы желая оглядеть меня как явление в целом.
— Они кого-нибудь убивают? — вопрошал я с пеной у рта. — Кто?
— Лохматые!
— Кого?
— Кого угодно! Нас, друг друга!
— Видимо, да…
— Ах, видимо!.. А ты это видел?
— Нет, но…
— А мы?
— Во-он ты куда гнешь, — сообразил он. — Под презумпцию невиновности подводишь…
— А мы?! — в бешенстве повторил я.
— Ну, убиваем… — вынужден был согласиться он. — Себя, других…
— Трупы убитых они едят?
— Чего? — не поверил Лёха своим ушам.
— Того! Ни разу в жизни говяжью котлету не пробовал?
— Да вы, батенька, толстовец, — восхищенно заметил Алексей.
На мелкую эту провокацию я не повелся.
— Боятся нас и ненавидят, говоришь? Правильно делают! Мы сами себя боимся и ненавидим…
Лёха перестал улыбаться.
— Это наше право, — пропустил он сквозь зубы, причем левая щека его дернулась. — А у них такого права нет и не будет… Помнишь, у Пушкина? «Я презираю Отечество мое с головы до ног, но мне досадно, если иностранец разделяет со мной это чувство…»
— Стоп! — прервал я его. — Презирать — одно. Уничтожать — другое. В чем их вина? В том, что они на нас не похожи? В том, что они красивы, а мы уродливы?..
На этот раз ответа не было долго. Лёха сидел, опустив голову — серую, шершавую, будто посыпанную пеплом.
— Слушай, ты… — словно бы через силу произнес он, так и не подняв глаз. — Либеральная обшмыга третьего разряда… Неужели трудно уразуметь: будь они ни в чем не повинны, с ними бы так не поступали…
Это был хороший профессиональный крюк в челюсть. Как тогда, на заснеженном январском тротуаре. Меня повело, однако на сей раз я удержался на ногах. В том смысле, что сохранил душевное равновесие. Кое-как.
— Да-да… — сипло выдавил я. — Если за тебя вступились добрые люди, а сама ты ничего не помнишь… значит, твой супруг — подонок…
Алексей, естественно, ошалел.
— Ты о чем? — спросил он, вглядываясь в меня с тревогой.
Еще минута — и я бы сорвался по-настоящему. Истерика — штука заразная. Слава богу, в следующий миг сработала спичка. Два укороченных местных дня, отпущенных мне на профилактику, истекли. Мымра жаждала лицезреть Володеньку Турухина.
— Прости, друг… — с натужной развязностью выговорил я, вынимая спичку из-за уха. — Служба…
Не знаю, что ей наплел о моей исправности Обмылок, но нагрузку мне Мымра резко снизила. Лучше бы она этого не делала. Я к ней как на свидание спешил, а нарвался на супружескую размолвку в самой мерзкой ее разновидности, когда муж мельтешит и суетится, не зная, как восстановить гармонию, а жена отворачивает нос, давая понять, что все между ними кончено.
Главное — за что? В чем провинился? С лучшим другом разругался вдребезги, ее же, Мымру, защищая, и вот тебе благодарность! Вы не поверите, но я оправдываться перед ней начал — припоминать лестные для себя подробности нашего с Лёхой раздора, кое-что даже преувеличивая, — до того понравиться хотел.
Ничего доброго из этого, разумеется, не вышло, и вскоре возненавидели мы друг друга до сладострастия. Что она из себя корчит? Лиана под хвост попала? Было очень обидно.
Потом пришло спасительное отупение. Машинально выполнял приказы, а мысли брели своим чередом.
Может, Лёха в чем-то и прав: бросить все к чертовой матери и потребовать расчет… Обратите внимание, сам Обмылок, не отрицая факт существования свалки, ни разу не пригрозил никого туда отправить. Во всяком случае, при мне. Свалка… Ну есть такое место — и что с того? Наладчик, по его собственным словам, наведывается туда постоянно… Стоп! Зачем он туда наведывается? Что он там забыл, если работает исключительно с людьми?