Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя
Шрифт:
И вот супруга советского генсека прибыла в Миловицы на правительственной машине «татра», выделенной из спецгаража для обслуживания высокопоставленной дамы. За «татрой» следовал пустой микроавтобус РАФ. Хоть и не по протоколу, поскольку визит был частный, Викторию Петровну встречал у шлагбаума базы главком Центральной группы войск. Он сопроводил машину «татра» к магазину Военторга, где на ступенях уже ждал начальник этого торгово-воинского подразделения.
Виктория Петровна вышла из машины и очень бодро, с горящими глазами, как всякая женщина в магазин за добычей, отправилась в «генеральский зал» универмага. Это было помещение метров под двести квадратных, заставленное, завешанное, уложенное всеми видами дефицита. Как пелось в старинной детской песенке: «Ленты, кружева, ботинки — что угодно для души!» Первая дама начала спокойно обходить прилавки, вешалки,
Сотрудник генконсульства СССР в Карлови-Вари, также сопровождавший жену генсека и знавший о сумме, выданной чехами первой леди Советского Союза «на булавки», начал постепенно приходить в ужас. Он прикинул, что все, отобранное Викторией Петровной, давно перевалило за 30 тысяч крон. А супруга генерального все показывала и показывала пальчиком на товары, понравившиеся ей. Продавщицы с восторгом смотрели на высокую особу и с удовольствием помогали ей. Как она узнала, что рафик был заполнен под самую крышу, — неизвестно. Но именно в этот момент первая леди мило попрощалась с генералом, с начальником Военторга. Улыбки достались даже продавщицам. Потом Виктория Петровна села в «татру» и укатила в Карлови-Вари лечиться и отдыхать дальше. А главком ЦГВ и начальник Военторга остались почти что в позиции гоголевского городничего из «Ревизора»…
История имела недолгое продолжение. Начальник Военторга подсчитал стоимость взятого Викторией Петровной и выписал счет на огромную сумму, многократно превышавшую «карманные расходы», предусмотренные чехами. С этим счетом главком поехал к советскому послу в Прагу. Тогда им был некий М., друг Брежнева. Генерал вошел в кабинет посла и в деталях поведал о визите первой леди в Военторг Миловиц, последствиях для военной казны ее пребывания там. Он положил на стол послу счет и спросил, что ему делать в этой ситуации. Может быть, у посла есть какие-то суммы на представительские или чрезвычайные расходы, которыми можно было бы покрыть покупку Виктории Петровны? М. ответил категорическим отказом. Он сообщил генералу, что бюджетом посольства такие выплаты не предусмотрены.
— Но что мне делать? — вопрошал главком.
— Пошли этот счет Леониду Ильичу!.. — ехидно ответил посол. — Может быть, он напишет резолюцию, чтобы его оплатили…
Генерал несолоно хлебавши возвратился в Миловицы. Даже военторговские интенданты, составлявшие себе небольшие состояния во время службы в разных зарубежных Группах советских войск, не могли сразу осилить сумму стоимости товаров, забранных супругой генсека как бы при коммунизме, к которому партия, руководимая ее мужем, шла семимильными шагами. Вероятно, недостача была покрыта либо уменьшением пищевого и вещевого довольствия солдат и офицеров на много месяцев вперед, либо еще одним способом, который процветал в Группах советских войск в Германии, Польше, Чехословакии и Венгрии. Некоторые командиры полков и дивизий сдавали своих солдат… внаем в качестве батраков руководителям сельскохозяйственных и промышленных предприятий «братской» страны пребывания. Заработанные солдатами деньги, естественно, не оприходовались, а в лучшем случае становились «черной кассой». В худшем — они просто присваивались отцами-командирами. Может быть, таким батрацким трудом и были заработаны деньги на недостачу в Военторге?
В зарубежных Группах войск практиковался также метод казнокрадства, когда с армейских баз горюче-смазочных материалов бензин по дешевке продавался офицерами и прапорщиками местному населению канистрами, а интендантскими генералами дружественным организациям — бензовозами. Делалось это иногда цинично и коллективно. Военные контрразведчики доносили о таких фактах по службе в 3-е управление КГБ. Но благодаря чуткому руководству Георгия Карповича Цинева, не желавшего обижать генералов, которые знали и покрывали
Рыба воняла с головы. Сильное зловоние распространялось из Москвы по всей стране. Однажды во время отпуска, который я проводил в маленьком доме отдыха на Южном берегу Крыма, рядом со мной оказался известный деятель из Средней Азии. Это был очень умный и обаятельный человек, весьма демократических и прогрессивных взглядов, которые сильно мешали его служебному продвижению в годы застоя. По менталитету он был скорее европейцем, чем азиатом. Мы сблизились с ним. В минуту откровения на пляже, где наши лежаки стояли рядом, он рассказал, как ежегодно к ним в республику приезжал кто-нибудь из женской половины семьи Брежневых. Кроме Виктории Петровны, у доброго папочки были еще сын, дочь и невестка. Сам по себе Юра Брежнев был довольно скромный малый. Его жена значительно лучше мужа, еще со шведских времен, когда Юра был завотделом торгпредства, а Леонид Ильич стоял в толпе царедворцев за спиной Хрущева, уже знала, кто такой Председатель Президиума Верховного Совета СССР Брежнев. Она не сомневалась, что ей позволено больше, чем другим равным в правах гражданам СССР.
В богатой и нищей среднеазиатской республике, о которой шла речь, был установлен своего рода ритуал. Он действовал до самой кончины генерального секретаря. Республика производила на экспорт какой-то особенно драгоценный коричневый каракуль. На Западе в те годы шуба из такого каракуля стоила несколько тысяч долларов. Так вот, ежегодно «посыльная» Семьи увозила по нескольку щедро подаренных ей шуб, сделанных специально в ожидании приезда гостьи для женщин семьи Брежневых, из самых отборных шкурок и самых модных фасонов.
— И зачем им было столько манто?.. — удивлялся мой собеседник. — И куда они девали прошлогодние, позапрошлогодние, позапозапрошлогодние?..
Я не очень удивился рассказу соседа по пляжу, поскольку еще во времена моей учебы в АОН слышал много подобных историй от аспирантов, приехавших получать ученые степени в Москву с путевками своих республиканских ЦК. Почти за каждым из них стоял высокий партийный или государственный руководитель республики, который готовил таким образом «своих» людей и затем пытался как можно выше продвинуть их в Москве или по возвращении в республику в своем ЦК. Молодые партийцы были хорошо осведомлены о взаимосвязях в руководящем звене своих республик, отношениях верхушки с московским аппаратом, о махровой коррупции, расцветавшей на местах. Иногда они делились со мной информацией. Примерно за год до нашей встречи в академии, в августе 1969 года, в Азербайджане прошел Пленум ЦК Компартии, и смрад от этой битвы еще не рассеялся.
Тогда первым секретарем ЦК Компартии Азербайджана был избран Гейдар Алиевич Алиев. До этого он был председателем КГБ республики, хорошо знал теневую сторону деятельности партийных, государственных и научных организаций, тщательно отбирал наиболее вопиющие факты коррупции и докладывал о них Цвигуну и Андропову.
Семен Кузьмич Цвигун до своего назначения в Москву замом к Андропову был председателем КГБ Азербайджана и лично знал всю глубину болезни не меньше своего тогдашнего зама Алиева. В качестве председателя КГБ Азербайджана после Цвигуна Алиев довольно часто встречался с Андроповым, информировал его о безобразиях, творящихся в закавказской республике. В конце концов, к августу 1969 года Андропов и Цвигун сумели уговорить Брежнева убрать с высшего республиканского партийного поста глубоко коррумпированного Ахундова и избрать на его место Гейдара Алиева.
Новый первый секретарь ЦК АзССР принялся железной кагэбэшной рукой наводить порядок среди партийных и государственных функционеров, в органах внутренних дел республики, которые также были поражены взяточничеством, в высшей школе и научных учреждениях. Мои друзья в 1970 году очень хвалили годовую деятельность Гейдара Алиевича и рассказывали, как ужасно было существовать простому человеку в республике, где продавалось все и вся, где в недели и месяцы взяточники во власти составляли себе состояния, а уровень жизни населения неуклонно падал и был почти в два раза ниже, чем в полунищей Москве. Они рассказывали мне о своеобразном «прейскуранте» цен на различные должности и привилегии в своей республике.