Ангел бездны
Шрифт:
– Мне жаль моей свободной и беззаботной юности, жаль времен до эпохи заражения.
– Заражения?
– Да, злоба, насаждаемая архангелом Михаилом, – это яд замедленного действия, от которого постепенно задыхается вся Европа.
Он оглянулся, чтобы убедиться, что здоровяк сыщик их не слышит. Да ты трус, заметил он про себя.
– Вам бы надо остерегаться таких признаний кому попало. Ведь я могу быть… агентом легионеров.
– Вы? – Ее усмешка была полна иронии и легкости, которые присущи лишь настоящим светским дамам. Он внезапно ощутил свое место мелкого буржуа, сына торговцев, провинциала, выскочки. – Ну, вы – не кто попало. На вас возлагают большие надежды, за вами пристально следят, о вас все известно. Вы защищены, мой дорогой…
– Защищен? Кем? Зачем?
– Мы думаем, что
Она прижалась к нему и сквозь брюки сжала ему яички.
– Талант у вас есть, но хватит ли вам смелости?
Жар от ее ладони передался ему, у него даже началась эрекция. Однако эта женщина совсем не зажигала в нем желания. Сама мысль о том, что придется погрузить язык в ее рот, отвратительный, как старый самогонный аппарат, была ему противна. Что же касается перспективы погрузить другую часть тела в эту перезревшую киску…
Верзила-сыщик частенько оборачивался в их сторону и смотрел на них круглыми и зоркими глазами сокола, выпущенного на охоту.
– Через три дня один из моих знакомых устраивает вечеринку для совсем узкого круга. Я вам позвоню, как только мне сообщат точное место. Мы спустимся еще на одну ступень разврата и гнусности. Мы ведь должны время от времени доходить до самого дна, до могилы. Там можно открыть много интересного, как о жизни, так и о смерти. Приходите – я уверена, что вы найдете там вдохновение для своего третьего романа, для вашего нового триумфа.
– О, вы знаете, что…
Она наконец разжала руку и положила палец ему на губы.
– Я ведь вам уже сказала – я знаю про вас все.
В течение трех последующих дней он не мог выдавить из себя ни строчки. Подруга Гаспара дала ему почитать две рукописи, наказывая быть предельно острожным. Он проглотил их за одну ночь, покоренный вольностью и мощью языка. Ветер, который они рождали, не был ветром перемен, но нес в себе не менее целительное презрение, бунтарство, отвращение. Авторы прекрасно овладели законами романного жанра, оказавшегося в немилости после пришествия архангела Михаила, и раскрыли в романе свою душу – свой ящик Пандоры. Они пожертвовали своим «я», всесильным и прославленным, надеясь таким образом обмануть с каждым днем ужесточавшуюся цензуру, и стали вкладывать свои мысли в уста своих героев. Но вымысел, вместо того чтобы смягчить их слова, придавал им особую силу и убедительность, и сам при этом становился правдой. Если писатель обращается к разуму и чувствам читателя, то его герои проникают в его душу. Цензоры прекрасно это поняли, запретили публиковать эти романы и обрекли их творцов на нищету, на тюрьму, на забвение. Они заставили замолчать и те редкие голоса, которые все же прозвучали в их защиту. Под таким же гнетом пребывали кино, театр, эстрадная музыка, живопись. Что касается таких «малых» жанров, как, например, мультфильмы, то им разрешалось касаться исключительно религиозных тем. Легионеры ликвидировали Интернет, конфисковали компьютеры, книги, кассеты, диски и DVD прежних времен – гиблых времен, а затем устроили на площадях городов и деревень аутодафе, пламя которых не смогли затушить слезы вольнодумцев.
Раздался телефонный звонок.
– Это Мод, подруга Гаспара, помните?
Как не помнить даму, которая дышит вам в лицо перегаром и хватается за ваши яички, разглагольствуя при этом о великом будущем освободителя?
– Диктую адрес, как договаривались. У вас есть на чем записать?
Она все же могла бы подождать, пока он нацарапает несколько слов на клочке бумаги.
– Будьте сегодня вечером у входа ровно в 11 часов. Не раньше и не позже. У вас спросят пароль. Запоминайте, пожалуйста, с первого раза, я не буду повторять: Заратустра.До скорой встречи.
Она повесила трубку, не дав ему ни задать хоть малейший вопрос, ни попрощаться. Пароль? Ей-богу, Мод и ее приятели впадали в маразм. Подручные архангела Михаила знали, что самые блистательные умы западной Европы собираются, чтобы проводить опыты, которые, впрочем, в просторечии назывались групповым сексом. Власти
Раздраженный, он поначалу решил никуда не ходить – какой интерес снова кружиться в вихре незнакомых тел. Но через несколько часов его стало одолевать любопытство: Мод говорила о том, что они спустятся еще на одну ступень разврата, а он-то думал, что уже добрался до самого дна… Они балдели от пузырьков шампанского, от разноцветных таблеток, от светских интриг и от мелких предательств в то время, как целые семьи оказывались без крова после очередной бомбежки, как миллионы молодых людей умирали на Восточном фронте, а легион преследовал и истреблял толпы сирот, о которых никто не заботился. Они болтали, хохотали, танцевали, жадно цепляясь за бокалы с шампанским и за свои эмоции, навязчивые идеи, в то время как великая Европа, словно огромный теплоход, зажатый льдинами, трещала по швам и шла ко дну в мрачных ледяных водах. Никто не осмеливался говорить о поражении – редкие Кассандры, пытавшиеся было изрекать пророчества, быстро исчезали со сцены. Но что будет, если исламским войскам, скопившимся между Черным и Балтийским морями, удастся прорвать оборону легионов архангела Михаила и дойти до берегов Атлантики? Что станет с этими сверкающими всеми цветами радуги, щебечущими в золотых клетках пташками, с этими никчемными, насмешливыми певуньями? Ходили слухи, что исламские фанатики до смерти закидывали камнями неверных жен, оскопляли их любовников, выкалывали глаза безбожникам, отрезали язык обманщикам и руку ворам. Неужели центр Парижа заполонят кастраты, кривые, немые, безрукие и женщины, обреченные на вечное хранение тайны и добродетели под покровом паранджи?
Съев легкий холодный ужин, он вышел из дома, решив, что ему хватит часа, чтобы дойти пешком до места, указанного Мод. Он надеялся, что прогулка поможет ему отделаться от дурного предчувствия, охватившего его после звонка подруги Гаспара. Ночь еще не опустилась на Париж, хотя уже с десяток лет назад перестали переводить время, сочтя, что все это бесовские происки. Капли дождя морщили поверхность Сены. Уровень воды в реке еще не достиг максимальной отметки, заметно поднявшейся в прошлом году, но баржи уже не могли проплыть под мостами и пешеходными мостиками. Вихрем проносились такси с зажженными фарами, яростно освещая неровные мостовые.
Его старый зонтик почти не защищал его от света. Какая разница? Вода уже заливала палубу старого теплохода-Европы.
12
Облаченный в черный китель, похожий на мундир легионеров, контролер с трудом пробирался по проходу купе, набитого пассажирами. Поезд много раз останавливался на путях, а теперь, после нескольких часов томительного ожидания, наконец тронулся. Пассажиры, которым ничего не сообщали о том, по какой причине и как долго поезд будет стоять, терялись в догадках, некоторые предполагали, что дело в бомбежке или в ремонте дороги, другие – что в наводнении, третьи – что в поломке локомотива или неполадках на линии электропередач.
Глаза Стеф были устремлены за окно, на затопленную землю, на огромные неподвижные серые пятна воды, в которых отражались тощие деревья и кусты. С тех пор, как они с Пибом сели в поезд, она не проронила ни слова. Она не рассказала Пибу, каким образом раздобыла билеты, которых обычно нужно было дожидаться три или четыре месяца. Ни каким образом она за них заплатила. Ни почему решила отправиться на восток, в Румынию архангела Михаила, к самым дальним и рискованным границам западной Европы.
Пиб никак не мог понять, почему, несмотря на страх, он все же поехал вместе со Стеф. Чтобы дышать с ней одним воздухом? Потому что она была его ангелом-хранителем, единственным членом его семьи, как она сама говорила? Потому что он втайне надеялся, что она поможет ему стать взрослым, стать мужчиной?