Ангел быстрого реагирования

Шелонин Олег Александрович

— Какая там эринниями засиженная боязнь высоты?! Ты что, блин, совсем свихнулся? Ты же БОГ! У тебя есть хреновы крылья и ты летаешь! Ты же прогуливался по стра­тосфере. У ТЕБЯ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ФОБИИ ВЫСО­ТЫ! — горячо зашептал Фанес.

— Верно. Только это не моя акрофобия, а её. Её, её как таковой.— Эрос слегка скосил глаза, будто хотел заглянуть в глубь себя.— Эвелины. Кажется, она начинает пробива­ться. И взяла на себя контроль над моим телом. Представ­ляешь? Контроль надо мной! Эти смертные сегодня уже ничего не уважают,— осуждающе добавил он.

—

Контр... Стой! Секунду! Что ты сказал перед тем, как мы поднялись на самый верх?

— Э-э-э... Как тут красиво, дорогой?

— Раньше!

Какая-то пожилая женщина, проходя мимо, неодобрительно глянула на болтающую парочку и недовольно при­чмокнула, Эрос тут же понизил голос до шёпота.

— Сквозняк тут, как на вокзале?

— Откуда у тебя такие сравнения? — упорствовал Фа­нес— «Как на вокзале»? «Вечность и солёный огурец»?

В тот же момент он осознал, что и сам никогда не читал детективов Чендлера и не был поклонником фильмов про Бонда, и уже всерьёз забеспокоился.

— Боюсь, это их личности просачиваются. Если мы пробудем в этих телах слишком долго, то это закончится шизофренией, или нашей, или их. Давай скорей покончим с заданием и свалим отсюда! Проверь, кто следующий.

Эрос украдкой вытащил из сумочки мобильник.

— Объект номер девять. Р. Грушецкий, холост... Стран­но, нет пары.

— Нет? — Фанес глянул на экран.

— Нету. Зеро, ноль, сифр [10] ... Один был, один и остался. Неспаренный, но влюблённый.

10

По-арабски "пустота".

— Интересно. А где он?

Эрос выстукал пальцем код. Оба бога одновременно подняли брови от изумления. «Цель» находилась на рассто­янии двадцати метров.

* * *

— Гнусно,— прошептал Фанес.

— Ничего ты не понимаешь, это такой современный стиль,— возразил Эрос.

Они стояли перед изысканной решёткой из кованого железа, которая перегораживала вход в боковую часовенку. Судя по путеводителю, эта часовня была посвящена людям моря, а в особенности тем, кто с моря не вернулся и, в силу обстоятельств, не мог быть похоронен по христианскому обычаю, что художник и пытался всеми силами передать.

— Ладно, я ничего не понимаю, но это всё равно выгля­дит гнусно,— упорствовал Фанес— Святилише есть святилище. В нём должно быть золото, серебро, пурпур и мра­мор. А тут что? — Он с нескрываемым отвращением по­смотрел на стены, покрытые неровными складками-вол­нами грязно-зелёного и грязно-синего стекла.

— Тут сделано по-современному. Оторвись хоть слегка от классики.

— Мне три тысячи лет, и я имею право быть слегка несо­временным. А там что? Утопленник?

— ЭТО Божья Матерь, балда.

— Да что ты, совсем не похожа.

На

алтаре, покрытом стеклянными складками, должен­ствующими, видимо, изображать морские волны, висела натуральной величины человеческая фигура в развеваю­щихся (или, скорее, расплывающихся) одеждах, по краям и вовсе напоминавших морскую капусту. Фигура подняла руки в благословляющем жесте, склонив к верующим кра­сивое, смертельно бледное, андрогенное личико, на кото­ром застыло выражение беспредельной тоски. Фанесу эта статуя напоминала одновременно и сына Шефа, прогули­вавшегося по водам, и знакомого ангела. Только утоплен­ного в аквариуме.

Единственным человеком, находившимся в тот момент в часовне, был ксёндз в форменной сутане до земли. Снача­ла он молился, сидя на стуле в первом ряду и вглядываясь в лицо загадочного святого (или святой). Потом поднялся и принялся наводить порядок в часовне, поправлять свечи в подсвечниках и белые хризантемы в вазах. Проходя мимо алтаря, он смиренно склонил голову, перекрестился, а по­том вдруг быстро встал на цыпочки и поцеловал ногу ста­туи, сильно прижимаясь к ней губами.

— Ничего себе... — пробормотал Фанес, отступая от решётки.— Теперь всё ясно. Неспаренный, понимаешь ли...

— Минутку. Но тут-то что, собственно, не понравилось наверху? — Эрос поймал его за локоть.— Разве у них слу­чайно не записано в правилах: «Будешь любить Господа Бога твоего всем сердцем своим, всей душою своей... et ce­tera и т. д.»? По-моему, этот вот экземпляр весьма усерден в своей любви к Богу. Вполне согласно с регламентом и предписаниями.

— Может, они имели в виду любовь более... платониче­скую? — тихо выразил предположение Фанес.

— Платоническую?..

— От Платона, ну, знаешь, такая, без секса.

— Платон был идиотом,— с презрением вынес приговор Эрос.

Потом посмотрел на капеллана, который снова сел, что­бы помолиться, покивал с сочувствием, внимательно огля­делся по сторонам и старательно нажал на кнопку с крас­ной трубочкой.

— Фанни, уходим.

* * *

— Жаль. Такая интересная парочка. Настоящий второй Пигмалион и его девица. Вот только одно меня интересует: каким чудом мы прошлой ночью наткнулись на этого ксёндза рядом с баром? Чем там мог заниматься слуга бо­жий, а? — сказал Эрос, снимая с бёдер пиджак своего на­парника.

— Неважно. Как только ты мог ему такое сделать? С куклой? Отвратительно,— скривился Фанес.

— Я?! С тем же успехом это мог быть ты. Мы оба тогда были в стельку. А в конце концов, ни твои, ни мои желания тут ничего не значат, сам знаешь. Склонность к твёрдым красоткам должна была дремать в этом парне изначально. А мы только невольно вытащили её на поверхность.

— Ну а теперь снова впихнули обратно...

— Что не означает, будто её нет вообще.— Эрос потя­нулся и огляделся по сторонам. — Не знаю, как тебе, а мне после этих развлечений на башне нужно передохнуть. И выпить кофе.