Ангел для Рыбки
Шрифт:
С чего он так расщедрился! О, будь уверен, папа, не от широты души и не от того, что некуда потратить деньги. В здешних местах дача стоит, как квартира в городе, так что Виктор не купил бы её ни за что на свете, если б каждый день в течении полутора недель не слышал крики, ругань, а то и вообще скандалы. Он всегда говорил, что мама — его единственная любовь и что он костьми ляжет, но в его семье будет царить гармония и мир.
Какой мог быть мир, если мою любимую дачу собрались продавать? Я готова была истерить, плакать и орать, чтобы
— Не хотел, чтобы мы с мамой ссорились. — Коротко сформулировала я мотив Виктора. — Он сказал, что это ужасно и некрасиво, когда дочь и мать не могут жить мирно. И раз проблему можно решить деньгами, то этой проблемы и нет вовсе. Сказал так и выкупил.
— А Наташа? — спросил папа снова.
И чего привязался? Уж два года, как дача моя, а расспрашивать подробности только сейчас начал. Вот ведь повезло мне с папой, ничего не скажешь: почти и не интересуется моей жизнью вовремя. Это только под настроение может что-то спросить. Например, про то, как прошёл мой выпускной в школе, он спросил, когда я уже училась на втором курсе, недавно совсем, под Новый год. А сейчас вот решил про дачу разузнать.
— Мама до сих пор пилит его за это, — призналась я. — Но он же как-то уговорил её на сделку — значит, аргументы какие-то были… А, может, мама просто решила, что это выгодно: и дача, считай, не уйдёт, и деньги придут…
Она могла. Не то, чтобы я подозревала родительницу в меркантильности, но такой вариант казался мне возможным. Мама до безумия любила отчима, и, кроме вопроса с дачей, больше проблем не возникало между ними. Но всё-таки женщина она была мудрая и дальновидная, так что могла и решить запастись деньгами, раз подвернулся случай.
Меня тогда вообще мало волновало, кто и как почему решил. Мне едва исполнилось восемнадцать, и потому всякие тонкости и нюансы меня просто не могли заботить. Я была до чёртиков рада, что ситуация с дачей, наконец, разрешится, и хотелось скорее оформить все документы, так что я даже не обсуждала больше с мамой этот вопрос, а то ведь она могла и передумать.
А потом, когда все юридические вопросы были улажены, в моей душе расцвело такое спокойствие и любовь к моей семье, что я даже не стала ничего у мамы расспрашивать. Она хотела вычеркнуть дачу из своей жизни — я не стану мешать! Больше я об Осётрино с ней не говорила.
Папа тепло посмотрел на меня и сказал задумчиво:
— Какая же ты наивная, Неля!
— Я? — переспросила от удивления.
— Ну конечно! Мать хотела продать, отчим выкупил — не странно ли это, по-твоему? — он внимательно смотрел на меня.
— Странно. — Сказала я и не растерялась: — Поэтому сейчас ты мне всё расскажешь, иначе я обижусь! И почему вы с мамой дачу не любите, что одна продать её мечтала, а ты и носа сюда казать не желаешь! И почему Виктор мне её купил!
Папа вздохнул и отставил чашку с ароматным чаем в сторону. Я приготовилась слушать, но он посмотрел на меня строго и сказал:
— Наташа просила не говорить с тобой об этом.
— Да ты что! — притворно всплеснула руками я. — Знаешь, я тебя очень люблю и всё понимаю… ну, что у тебя там семья новая и прочее, но, блин, мама от тебя ушла, так что всё равно, что она там просила, а я — твоя дочь! И я прошу тебя нормально мне всё объяснить! Может, тебе и проще будет: я всё пойму и не стану просить помогать мне здесь!
Он улыбнулся:
— Хорошо, объясняю: твоя мама не любит Осётрино, потому что здесь жил парень… Её первая любовь…
«Как и у меня!» — подумалось мне.
— Ого! — сказала я вслух. — Круто! Так надо ж, наоборот, любить это место — ностальгия типа и всё такое…
Мне и правда так казалось, поскольку лично мне нравилось вспоминать Грача: и заброшенный дом, где мы ели ягоды, и наши купания на реке, и пирс на озере, где мы познакомились.
Тогда я впервые задумалась над тем, что, пожалуй, навсегда внезапно расстаться — единственный способ сделать любовь вечной. Быть может, живи Грач сейчас рядом, я бы тоже не любила это место и не с таким теплом вспоминала своего друга.
Эта мысль показалась мне ужасной и даже кощунственной, поскольку никогда прежде я не рассматривала своё расставание с Грачём, как позитивный момент.
— Парень жил здесь, неподалёку… — продолжал папа, не замечая, сколько мыслей породили его слова. — Правда, не помню, где именно — мы редко бывали здесь. И не бывали бы, но Наташа была твёрдо убеждена, что детям надо жить летом за городом и купаться в чистых озёрах, поэтому мы отправляли тебя к бабушке. Старались бывать лишь по выходным, а на отпуск уезжать на юг.
Это правда. Ни разу в свой отпуск здесь со мной родители не жили… Всегда мы улетали на юг, как птицы по осени, а потом возвращались, и всё шло своим чередом: я жила с бабушкой в Осётрино, а родители приезжали на выходные.
— Это чтобы не вспоминать того парня? — уточнила я.
Это ж какая сильная первая любовь, что нет сил видеть парня, даже когда у самой уже семья! Или какая же это несчастная любовь, что даже видеть не хочется того, кого любил! Ужас!
— Чтобы не встречаться с ним, а не «не вспоминать», — поправил папа. — Только они всё равно встретились… потом начали встречаться… а потом она ушла к нему…
Он достал сигарету и зажигалку, щёлкнул и прикурил, даже не спросив разрешения.
— Пойдём на улицу, в моём доме не курят, — деловито сказала я.
Да, странно было превратиться в хозяйку этого дома так внезапно. Казалось, ещё недавно я была тут гостьей, ребёнком — за мной ухаживала бабушка, а я лишь помогала, когда попросят. Теперь это был мой дом. И мои правила, естественно.
Папа пожал плечами и встал. Мы вышли на улицу и устроились на скамеечке в тени яблонь, чьи ветки были усыпаны маленькими завязями — это лето обещало быть урожайным.