Ангел-хранитель

Берсенева Анна

– Сохранили-таки свою коллекцию.

– Она не моя. Это народное достояние.

– Экскурсантам рассказывайте, – усмехнулся Смирнов. – А я еще десять лет назад конфисковал бы все эти ризы и прочие штучки. Если б вы вовремя не подсуетились и не оформили документы на музей. – Он оглядел Веру с нескрываемым интересом. – Как вам это удалось, между прочим?

– Свет не без добрых людей, – усмехнулась она в ответ.

– Вот только добрые люди не каждому встречаются. Я и говорю: оборотистая дама. – Взгляд его сделался

настолько откровенным, что Вера похолодела. – Очень вы с тех пор переменились, – с ухмылкой заявил он. – Тогда, уж извините, не на что было посмотреть, ни рожи ни кожи. То ли дело теперь!

– Это комплимент или оскорбление?

– А стакан наполовину пуст или наполовину полон?

– Значит, комплимент, – заключила Вера.

Смирнов расхохотался.

– Ума палата! – И небрежным тоном спросил: – А где, между прочим, этот ваш здешний Ангел-хранитель?

– Откуда вы про него знаете? – насторожилась Вера.

– Икона известная. В научных статьях описана.

– Вы научные статьи читаете? Зачем?

– Для общего развития, – сухо ответил он.

– Икона Ангела-хранителя пропала во время Гражданской войны, – так же сухо отчиталась Вера.

– Вот прямо сама взяла и пропала? – Смирнов сверлил ее взглядом. – А может, кто-нибудь помог? Ладно, Вера Андреевна, это мы успеем с вами обсудить, – заключил он. – Время у нас будет. Ну, пойдемте веселиться!

– Веселиться… Обхохочешься! – идя вслед за Смирновым, пробормотала себе под нос Вера.

Но возмущаться вслух она позволить себе не могла.

Глава 12

– Скучаю по тебе…

Паша с трудом оторвался от Надиных губ, глянул ей в глаза.

– В Москве – скучаешь? – улыбнулась она.

– Конечно.

Его глаза, с детства ей знакомые, ясные, как у боттичеллиевского ангела, смотрели с той серьезностью, которую она так любила в нем. Впрочем, она все любила в нем, и неполнота сближения, которая еще сохранялась между ними, лишь усиливала ее любовь.

– У тебя же талант, Паша, – глядя в эти любимые глаза, сказала Надя. – Это такое счастье! – И попросила: – Расскажи мне о своей жизни.

Они остановились под окнами кондратьевской избы. В тишине летнего вечера далеко по деревне был слышен их разговор, но обоим ни до кого не было дела. Паша сдавал экзамены после первого курса Московского училища живописи, ваяния и зодчества, поэтому в Ангелово не был уже три месяца.

Они сели на завалинку, и он стал рассказывать о своих занятиях, преподавателях и планах.

– Техника холодной чеканки веками не менялась, – говорил Паша. – А я вот подумал: что, если ее с резьбой по дереву соединить?

– Паша… – вдруг спросила Надя. – А почему ты меня в Москву к себе не зовешь?

– Так ведь жилья нет, – смущенно ответил он. – В чужой мастерской из милости ночую.

– Извини, – вздохнула она. – Я понимаю.

– Стану

знаменитым, сразу тебя заберу! – горячо проговорил Паша.

– Правда?

Ее лицо просияло.

– Конечно!

И, притянув Надю к себе, Паша снова стал целовать ее.

Оба, конечно, не видели, как Авдотья Кондратьева, стоящая в избе у окна и подслушивающая, в сердцах плюнула и прошипела:

– Шалава! Покоя нету от проклятых ангеловских!

Вера вошла в комнату к сестре, когда Надя, уже в ночной рубашке, причесывалась перед сном. Разница между резкой и яркой Вериной и русалочьей и блеклой Надиной внешностью была сейчас особенно заметна.

– Завтра меня весь день не будет, – сообщила Вера. – В Главнауку поеду.

– Зачем? – удивилась Надя. – Мы же все отчеты только что сдали. – И тут же смущенно добавила: – Прости меня, Верочка.

– За что? – пожала плечами та.

– Я же понимаю, каково тебе одной все тащить…

– Счастье, что удается. Пока.

– Я не умею тебе помочь, – грустно заметила Надя.

– А я ни от кого помощи не жду, – отрезала Вера. И без паузы добавила: – Выходила бы ты замуж.

– Что ты вдруг? – удивилась Надя.

– Не вдруг. Такому эфемерному созданию, как ты, нужна опора. Я на твоем месте присмотрелась бы к Фамицкому.

– Кто это Фамицкий?

– Семен Борисович Фамицкий. Врач. Из зала за тобой выскочил, – напомнила Вера.

А!.. – вспомнила Надя. – Да я же его сегодня впервые увидела.

– Одного взгляда вполне достаточно. Будет отличный муж и отец.

– С чего ты взяла? – улыбнулась Надя.

– Это написано у него на лбу, – пожала плечами Вера. – Крупными буквами. – И, заметив мечтательное выражение, мелькнувшее по лицу сестры, сердито сказала: – Надя! Перестань!

– Что перестать? – смутилась та.

– Перестань думать о Пашке Кондратьеве. Он что, на каникулы приехал?

– Откуда ты знаешь?

– Откуда знаю, когда у студентов бывают каникулы?

– Откуда знаешь, что я думаю о Паше.

– У тебя тоже все написано на лбу, – вздохнула Вера. И повторила: – Выбрось его из головы.

– Почему? – помрачнела Надя.

– Потому что недолго он будет помнить бледную музейную деву. Еще один год учебы, не более.

– Ты ошибаешься! – с детской горячностью воскликнула Надя.

– Посмотришь.

– Вера… – спросила Надя. – А почему ты сама замуж не выходишь?

– Интересно, за кого? – усмехнулась Вера. – За Хопёра? Ты, моя дорогая, была слишком мала, а я отлично помню: женщины нашего круга всегда выходили замуж только за достойных мужчин. Или уж оставались независимыми. Если бы не революция, то я, наверное, была бы известной эмансипэ. Ездила бы в Париж на съезды суфражисток!

Тут по ее лицу будто печальная тень пробежала, и чуткая Надя сразу это заметила.