Ангел-телохранитель
Шрифт:
Вот что означало ее желание «его одевать»!
– Я ищу типы костюмов, которые наиболее удачно отражают грани вашего характера. И, когда нащупаю, попробую разработать несколько эскизов. А вы себе в чем больше нравитесь? Смотрите, как вы находите себя в смокинге? И в этом халате? – Люля щелкала мышкой, и на экране сменялись его «одетые» фотографии. – А вот это неожиданно, вам не кажется? Колониальный костюм и панама… Погодите, я сейчас вам тут усики приделаю, такой узкой полосочкой в стиле начала прошлого века… Вот, смотрите! Класс, правда?
– Да я не знаю, – ответил он суховато. – Вы тут
Люля почувствовала, что он то ли смущен, то ли обижен. Но ей и в голову не пришло, что фраза из ее привычного лексикона – «вас одевать» – могла ему показаться двусмысленной. Она, наоборот, думала, что он обрадуется неожиданному приливу ее вдохновения, он ведь так беспокоился о его отсутствии! И даже почувствует себя польщенным, что именно его она решила «одевать»…
А он обиделся почему-то…
Ну и ладно. Это его проблемы. Главное, что вдохновение стало подавать признаки жизни!
Поутру Кис взял тайм-аут. Ему надо было посидеть в тишине, в своем кабинете на Смоленке. Кофе справа, пепельница слева (чтобы не перепутать!), ноги на кресло для посетителей…
Итак, по порядку. Автокатастрофа. Водитель грузовика довольно сильно перебрал, как зафиксировано в материалах дела. Из чего не следует, что его не подкупили: мог просто принять для храбрости. Однако никто и никак не мог знать заранее, кто из машины Влада-старшего погибнет, а кто выживет. Выжил Влад-старший. Если бы целью был он, то сегодня охотились бы за ним, а не за Люлей. Но на него никто не покушается, его, наоборот, всяко опекают, по крайней мере, его фирма оплатила дорогостоящее лечение, а теперь платит высокую зарплату… И, по словам Влада, он ценный кадр: проверенный. Владик-младший был тоже проверенный. На его место никого не наняли. У фирмы не было никакого интереса подстраивать автокатастрофу…
Другие личности, не из фирмы? С которыми имели дело оба Влада? Но и в этом случае логика остается в силе: если хотели убить обоих, то сейчас пытались бы добить Влада Филиппова.
Следовательно, автокатастрофа не была подстроена. Пьяный му…к выскочил на перекрестке, где обязан был уступить дорогу. Вот и все.
Так, про автокатастрофу забыли: тут искать нечего.
Кому тоже подстроить нельзя.
Амнезию тем более.
Так что, пожалуй, ничего настораживающего в событиях вокруг Влада Филиппова до сих пор не было. До сих пор – это до его звонков по шпаргалке жены. А вот тут начинают происходить странные вещи: один человек убит почти сразу после его звонка (Лева, парикмахер), другой пропал почти сразу после его звонка: Женя (бывшая любовница).
Сегодня она тоже не появилась в своей квартире: Кис договорился с участковым, что тот будет проверять квартиру утром и вечером. Кроме того, на работе у Жени все тоже терялись в догадках, куда она подевалась. Она никого не предупреждала о своем отсутствии в ближайшие дни – об этом Алексею сообщил опять же участковый, который подсуетился за небольшую плату. И непоявление Жени дома, где осталась собака (она ведь не может знать, что собаку забрали!), означает только одно…
В общем, Жени уже нет в живых.
В свете этих двух фактов смерть Вовы от инфаркта выглядит в ретроспективе подозрительно. Его не убили, это верно… Но где гарантии, что его не напугали до смерти, в самом прямом смысле расхожего выражения, нарочно? Или, положим, в подъезде его поджидал убийца. Не для того, чтобы напугать, а для того, чтобы убить. Но, увидев, как Вова сразу схватился за сердце, мог передумать и предоставить ему умереть самому…
Возможный расклад? Возможный.
И тогда мы упираемся в один весьма красноречивый факт: некто убирает людей, с которыми мог встретиться Влад. Почему?
Ответ очевиден: кому-то выгодно его беспамятство. И Влада охраняют от тех, кто может его нарушить. Рассказать ему нечто, чего ему знать не надобно.
Но с ответами на вопросы «кто?», «почему?» и «что именно?» было куда сложнее.
Несколько проще с ответом на вопрос «как?»: у Влада, без сомнения, стоит прослушка в телефоне или в квартире. Кто-то слышал, как Влад договаривался о встрече с Левой и с Женей. И ее надо найти. Но это вопрос чисто технический, в нем нет ничего интригующего – он подождет.
Сейчас же Кис решил сосредоточиться на прошлом Влада. Что именно ему не след вспоминать?
В результате он поехал снова к Люле.
Она выглядела неплохо: цвет лица восстановился, цвет глаз тоже. К тому же он застал ее за работой – вот и отлично: теперь, кажется, с ней можно разговаривать, не мучаясь мыслью, что она на грани нервного срыва.
Он рассказал ей о своем визите в «Росомаху» и заверил, что Владик не обманывал ее, говоря, что тут он и работает.
Люля просветлела лицом. И Алексей счел, что можно приступить к делу.
– Во-первых, Люля, вот фотографии. Кто есть кто?
– А вы что же, не узнали Влада? – удивилась Люля. – Вы же с ним встречались! Вот ведь он!
Оказывается, она ничего не знала о перенесенной им пластической операции. Алексей объяснил: «морду расквасил об пень», пластическая операция, то-се. И попросил фотографии из ее собственного архива. Большинство из них находилось в городской квартире, но и в загородном доме нашлось кое-что. Люля принесла.
Влад-старший. Он действительно не был похож на себя нынешнего. Раньше он был значительно толще: вперед выдавался живот, органически дополнявший его и сейчас сохранившуюся массивность и вальяжность. Властное, начальственное, чуть брезгливое лицо – оно так мало вязалось с тем простецким мужиком, который полез под стол, смешно отклячив задницу, чтобы пообщаться с собакой…
Тот, с фотографии, никогда бы не полез. Да он бы вообще никогда не взял к себе чужую суку, зашедшуюся в истерике от одиночества, от брошенности. Он бы просто ей не посочувствовал. Он бы сказал: это не мои проблемы.
И неожиданно совсем иные фотографии: два друга, два Влада на пикнике в лесу. Влад-старший такой домашний, такой простецкий, такой уютный… Лицо живое: он смотрит на Владьку-млашего, который что-то показывает руками. Лицо расслабленное, доброе: так смотрят отцы на любимых детей. Не то чтобы в его взгляде сквозило что-то отеческое, нет; но это была та степень откровенности, открытости в выражении чувств, когда человек уверен, что их незачем скрывать. Им было просто явно хорошо вдвоем, двум Владам…