Ангел в камуфляже

Серова Марина Сергеевна

Вышла из машины, и Шадов шагнул мне навстречу. Братья с интересом наблюдали за нами, стоя поодаль.

— Как она? — по-настоящему взволнованно спросил Владимир Степанович, вглядываясь через мое плечо в недра салона.

— Жива и здорова! — ответила ему так же тихо. — Продолжайте играть роль скорбящего родителя.

Я поддержала его под локти, будто опасаясь, что подкосятся отцовские ноги от душераздирающего зрелища. Но Шадов не мог даже играть слабость, настолько она была противна его натуре.

— Эти ублюдки рассказали мне все, включая свои планы на будущее. — Голос его дрожал искренним чувством, не приличествующим, правда, моменту. —

Как вы были правы, Татьяна Александровна, а я ведь глупость имел сомневаться в ваших словах!

— Умоляю, держите себя в руках! — воскликнула я жалостно и во всеуслышанье, уступая ему дорогу.

— Не беспокойтесь! — буркнул он через плечо, открывая дверь к Наталье.

Он достал из машины бесчувственное тело дочери, обращаясь с ней, как с драгоценностью. Впрочем, как с драгоценностью достаточно тяжелой. Видно было, что ему тяжело ворочать ее в тесноте салона. Борис сунулся было помочь, но, отпрянув, чуть не упал от грозного генеральского рыка:

— Руки прочь, подонок!

Тот отошел в сторону, пожав плечами.

На этаж Наташу отец поднял сам. Я шла сзади, между ним и братьями, на всякий случай страхуя его от них, хоть это и было лишним. Пинком отворив незапертую дверь, внес ношу в дом, просипев, не оглядываясь:

— Входите, Татьяна Александровна!

Братья вдруг настолько заторопились, что даже попытались потеснить меня на пороге, но позиций своих я не сдала, немного задержала даже их в прихожей.

В комнату мы попали, когда Наташа уже лежала на старинного вида тахте, покрытой длинноворсным ковром.

— Как она… — начал было Андрей.

— Молчи! — тихо пророкотал Шадов, бросив на него термоядерный взгляд.

Лицо его было багровым от восхождения по лестнице и волнений, и я опять стала волноваться за его гипертонию.

— Стой и молчи! — вздохнул Владимир Степанович. — Пока я тебя с лестницы не спустил!

Борис, зная, видно, нрав тестя лучше брата, молчал в тряпочку. Стоял и часто моргал выпученными глазами.

Стало тихо. И тихо было долго. И я уже вовсю принялась думать, как быть дальше, нельзя же было до бесконечности стоять вот так вот, вокруг ложа спящей красавицы! Но делу помог случай.

— Подушку! — пролепетал Борис.

Пока еще тесть глянул на него вопросительно и грозно.

— Подушку, под голову!

И получил разрешение:

— Неси!

Он принес, и я принялась пристраивать ее под голову Наташи и преуспела в этом вполне, когда, оглаживая напоследок ее волосы, услышала звук тихого вздоха.

— Владимир Степанович! — проговорила, поднимаясь на ноги.

Шадов нежным движением положил ладонь на дочернее чело, и Наташа, видимо почувствовав прикосновение по-настоящему родного человека, еще во сне, еле слышно пролепетала:

— Папа!

Приподняла и вяло закинула за голову руку.

Трогательно было до слез! Сценку можно было смело рекомендовать для любого самого бразильского сериала как одну из наиболее выигрышных, если б не сам папаша, испортивший все раз и навсегда!

— Ну что, ублюдки, теперь поговорим по-настоящему, без кривляний! — проревел он, поворачиваясь к братьям.

На ублюдков было смешно и жалко смотреть. Они поняли все, но, пораженные неудачей такого масштаба, дружно переживали состояние столбняка. Хотя по внутреннему настрою, несомненно, сильно разнились друг от друга, и это было отпечатано на их лицах. Андрей никак не мог удержать на месте отвалившуюся челюсть, а у Бориса отчаянно слезились глаза.

— Чтоб

в Тарасове с этого дня никаких х-хх… «Раев»! Любую контору, от которой будет разить Прибалтикой — российской, латвийской или какой угодно, отныне буду давить в зародыше, обещаю! — Шадов сделал паузу, набрал в грудь воздуха и включился на полную громкость: — Вон отсюда, щенки паршивые! И забудьте, как выглядит Наталья Владимировна, — он сделал эффектную паузу и грянул прямо в лицо Борису: — Шадова!

В этот момент Андрей кинулся вперед, вытянув руки в направлении Наташи — ее лица или горла, времени разбираться у меня не было, потому что вдруг стала я очень занята, стараясь не промахнуться по его голове. Нет, я не промахнулась — как можно! — а поскольку внимание его было обращено не на меня, мой излюбленный боковой удар ноги он принял полностью и отлетел к стене, ухватился за нее руками, мотая ушибленным предметом.

— Ах ты, пес! — прошептал Шадов, шагнул, похоже, одним махом через всю комнату и сгреб не сопротивляющегося Андрея за шиворот, бросил на пол и поволок в прихожую.

Я поняла — сейчас спустит с лестницы.

— Что же делать, а? — пролепетал Борис, обращая ко мне залитое слезами лицо.

Вовремя он спросил, сообразил, наверное, что разгневанный отец, вернувшись, сию минуту примется за него.

— Что делать?

Договаривал он, уже двигаясь к выходу. А на выходе столкнулся с Шадовым и получил, судя по звуку, хорошую затрещину, вышвырнувшую его за дверь. И я была уверена, что это еще не все. Заказчик мой не остановится на этом, но это уже будут его проблемы, совать нос в которые я отнюдь не намерена. Мое дело сделано.

Наташа благополучно приходила в себя, и Владимир Степанович, в соответствии с ее состоянием, менялся на глазах, превращаясь совсем в другого человека. А когда она сумела встать и, придерживаясь стенки, но на своих ногах, ушла в ванную, достал откуда-то бутылку со множеством наклеек и два фужера.

— Выпьем, Татьяна Александровна, за вас с Наташкой!

— Выпьем! — согласилась я с удовольствием. 

Эпилог

Счастливый Аякс, сжимавший в каждой руке по бутылке пива, прошел воротца в чугунной ограде и, загребая ногами в раздолбанных лапотках, двинулся в мою сторону. Матерый ротвейлер, неуклюже резвившийся до этого в мокрой траве газона, будто ждал его появления — вымахнул навстречу и, в несколько прыжков оказавшись рядом, встал перед Венечкой как вкопаный, задрал к нему тупую морду, подобрав в красное жерло пасти широкий, как садово-огородный совок, язык. Под пристальным взглядом зверя Аякс вытянулся, как солдат перед майором, прижал к груди пиво и закрыл глаза. Через газон, трусцой, спешил к ним седенький хозяин пса, потрясая рукой со свернутым в кольца плетеным поводком.

— Арчи, Арчи, отстань от человека! Ко мне, Арчи!

К пенсионеру, битых двадцать минут бегавшему до этого за своей непослушной скотинкой по траве между деревьев, вернулась первоначальная резвость.

— Не тронет он, не бойтесь! Только не машите на него руками! Арчи!

С ходу преодолев бордюр, он зашлепал тапочками по асфальту, и Арчи, услышав рядом шаги родного человека, утробно рявкнул, дернувшись всем телом, и кинулся под спасительные струи поливных фонтанчиков.

— Извините, пожалуйста! — Пенсионер подошел к Аяксу, с облегчением выдыхавшему через вытянутые губы. — Хулиганит он просто. Он еще ни разу никого не искусал!