Ангел в минуту дефекации
Шрифт:
– А ты, значит, развелся?! – задумался Степан.
– Было дело, – вздохнул я.
– Моя, вон тоже, со мной развелась! Денег, видишь ли, нет! Да где их у нас в совхозе заработать то на х**. Директора меняются как карты в колоде, сегодня один, завтра другой, и все воруют, воруют! И хуй, кого бы посадили! Всю Рассею надо сажать!
– Да, ты же сам не работаешь и пьешь, – заметил я.
– А на кого пахать то, на папу Карлу?!
– Ну, хотя бы на свою семью!
– Я им не нужен, – обиженно вздохнул Степан.
– Может потому и не нужен, что пьешь
– Слушай, я работаю, просто пью частенько, поэтому и копейки нет за душой! Ну, приболел я, понимаешь, тоска меня заела, за сердце взяла, взяла, да и не отпускает, сволочь! – Степан на мгновение сделался злым и красным, но затем быстро размяк после следующего стакана и запел.
– Из-за острова настрежень, на простор речной волны,
Выплывали расписные, Стеньки Разина челны!
– Степан, ради Бога, прекрати петь, Светка умерла, мы ж ее поминаем, – рассердился я.
– Дык, она давно уж померла-то, – удивился Степан.
– А для меня она сейчас померла, понимаешь, – я попытался взять его за плечи и хорошенько встряхнуть, но эту громаду было мне не под силу одолеть.
– Да, ладно, извини, – махнул рукой Степан, – забылся маленько, б*я буду, забылся! – он даже постучал кулаком в грудь, и мы снова разлили по стаканам водку.
– А ты веришь в загробную жизнь?! – спросила меня она.
– Верю, – шепнул я, ощущая в своей руке ее теплую ладошку.
– И я верю, – улыбнулась она и зашептала нараспев стихи, —
Когда б в покорности незнаньяНас жить создатель осудил,Неисполнимые желаньяОн в нашу душу не вложил,Он не позволил бы стремитьсяК тому, что не должно свершиться,Он не позволил бы искатьВ себе и в мире совершенства,Когда б нам полного блаженстваНе должно вечно было знать.Но чувство есть у нас святое,Надежда, бог грядущих дней, —Она в душе, где все земное,Живет наперекор страстей,Она залог, что есть понынеНа небе иль в другой пустынеТакое место, где любовьПредстанет нам, как ангел нежный,И где тоски ее мятежнойДуша узнать не может вновь.– А чьи это стихи?!
– Это Михаил Лермонтов, – улыбнулась она и разворошила на мне мои кудри, зарылась в них как в сено, в траву и разворошила, и привстав на цыпочки, прижавшись носом к ним и вдохнула.
– И чем пахнет?
– Тобой, – радостно возбужденная она светилась как вечное солнце, и наполняя мою душу любовью, она дарила эту нежность навсегда, на века, и на года…
– А чем пахну я? – она склонилась передо мной.
– Ты пахнешь весной!
– А я родилась первого января! Представляешь, моя жизнь началась сразу с первого дня моего первого в жизни года?!
– Представляю, – я смотрел на нее весь зачарованный ее красотой и не мог шевельнуться.
– Ты, что застыл как изваяние?! – засмеялась она.
– Я просто тобой поражен, – смутился я, – поражен в самое сердце!
– А я тебе не верю, – засмеялась она и побежала.
Было странно бежать между кладбищенских оград и радоваться жизни вместе с лучами солнечного света пробивающегося наружу сквозь березовую листву… Дети, влюбленные друг в друга, мы не могли верить в холод нарождающейся Смерти… Мы были выше всего этого мизерного, земного и ущербного, что окружало нас… Мы ловили вместе с бегом дыхание ветра
и мечтательно целовали облака в небе, плывущие над нами сказочными существами, живыми, далекими и загадочными… Мы сливались с ними и тоже плыли над землей… А травы прикасаясь к нам, никак не могли оторваться от наших юных и разгоряченных тел… Все живое просилось к нам в душу от старушки молящейся возле церкви и продавщицы киоска, где мы покупали веселые значки в виде железных кружочков с нарисованными на них мордочками зверей до старенького рыбака, сидящего возле тенистого пруда с удочкой и привычной бутылкой пива…
Жизнь проносилась невероятно быстро весело и светло, а мы… мы незаметно взрослели и отучались от этого необыкновенного мира, который еще вчера нашли друг в друге… Наша жизнь нам казалась обманчиво беспредельной как звездное небо над головой…
Ночь… Я опять иду к ней на могилу…
– И чего тебе там делать, – вздохнул Степан. Все-таки он не был человеком, он был большим диким и мохнатым зверем, которого волновали только звериные инстинкты… Земля отплевывалась от Вечности такими же жалкими и безысходными людьми, как она сама, лишь на одно мгновение выделяя из себя Светлый Образ моей возлюбленной…
Я любил Ее уже тогда, когда Ее не стало… Я опять держал в темноте холодные прутья ее кладбищенской ограды, ощущая волшебное прикосновение ее нежных рук…
– Я не хочу жить! – заорал я в небо и погрозил в небо кулаком своему невидимому Творцу, а он взял и бросил меня лицом на ограду… А я разбитым лицом улыбнулся сквозь слезы и опять погрузился в неведомое молчание… В сою память…
– Я буду тоже поступать в институт, – сказала она.
– И поэтому ты не хочешь выйти за меня замуж?!
– Я не знаю! – вздохнула она.
Злые языки донесли до меня, что она с кем-то встречалась, с каким-то парнем, которого звали Саша, и чей отец работал начальником местной милиции… Я хотел ей сказать об этом, но промолчал, я боялся Ее потерять… Я верил тому, что рано или поздно она полюбит меня и мы будем счастливы…
– Тут за мной ходит один, – сказала она, покусывая верхнюю губу, – но я его к себе близко не подпускаю! Я часто думаю о тебе!
– Думаешь, и не хочешь выходить за меня, – горько усмехнулся я.