Ангел западного окна
Шрифт:
До чего, в сущности, самоуверенно всё, что идёт с Востока!.. Итак, я, гостеприимный хозяин, расположил тульский ковчежец по меридиану…
И есть же ещё идиоты — я, например, — которые утверждают, что человек — господин своих желаний! Что же в результате дала эта моя благодушная уступчивость? Все, что стояло и лежало на письменном столе, он сам, кабинет со всем его привычным, устоявшимся порядком, — всё-всё мне кажется теперь каким-то косым. Конечно, тон в этом доме задаю отныне не я, а многоуважаемый меридиан! Или тульский ларец. Всё стоит, лежит, висит косо, криво, неправильно по отношению к проклятому завоевателю из Азии! Сидя за письменным столом, я смотрю в окно — и что я вижу?.. Вся улица расположена —
Нет, так дальше не пойдёт, беспорядок действует мне на нервы. Либо этот басурман исчезнет с моего письменного стола, либо… Боже! Но не могу же я переставлять всю обстановку в комнате, потакая какой-то безделушке с её меридианом!
Сижу, тупо взирая на серебряного кобольда, и вдруг… Клянусь колодцем Святого Патрика, как же так: ковчежец «ориентирован», у него есть свой «полюс», а мой письменный стол, кабинет, всё моё существование беспорядочно разбросано, никакого осмысленного направления оно не имеет, и до сегодняшнего дня я даже не задумывался над этим! Однако это уже какая-то умственная пытка!
Необходима серьезная, стратегическая перегруппировка всей обстановки кабинета — мысль эта с такой настойчивостью буравит мой череп, что я уже готов на капитуляцию, только — не сейчас… Я судорожно хватаюсь за бумаги Джона Роджера и извлекаю один-единственный листок; заголовок, выведенный строгим почерком моего кузена, гласит:
«КОЛОДЕЦ СВ. ПАТРИКА».
Стоп! Тут только до меня доходит, что всего лишь несколько минут назад с моих губ слетели именно эти слова. Что за колодец? А ведь я, кажется, даже поклялся этой до сего дня совершенно неизвестной мне клятвой! Понятия не имею, откуда она взялась! Хотя!.. Какой-то проблеск: это… это… я поспешно листаю лежащий передо мною дневник Джона Ди… Вот оно:
«Джон… заклинаю колодцем Святого Патрика, приди в себя! Если тебе ещё дорога моя дружба, ты должен стать лучше — должен воскреснуть в духе!» — обращается новоиспеченный магистр к своему двойнику… «Заклинаю колодцем Святого Патрика, приди в себя!»
Странно. Больше чем странно. Что же я — отражение Джона Ди? Или своё собственное, и смотрю я на себя из собственной неприкаянности, скверны и пьяного забытья? А разве это не опьянение, если… если комната стоит — не по меридиану?! Что за сумасбродные грёзы средь бела дня! Или запах тлена, исходящий от бумаг моего кузена, вскружил мне голову?
Но что там с колодцем Святого Патрика? Я начинаю читать запись Джона Роджера — конспект какой-то древней легенды.
Перед тем как покинуть Шотландию и вернуться в Эрин [22] , Святой епископ Патрик взошёл на некую гору, дабы предаться там посту и молитве. Бросив взор свой окрест, он увидел, что местность кишит змеями и другими ядовитыми гадами. И воздел он посох свой кривой и пригрозил им, и отступили порождения сатаны, шипя и истекая ядом. Засим явились к нему люди и насмехались над ним. Увидев, что обращается к глухим, попросил он Бога явить чрез него знамение, дабы убоялись неверующие; и стукнул он посохом своим в скалу, на которой стоял. И разверзлась в скале той дыра, колодцу подобная, извергая наружу дым и пламя. И открылась бездна до самого нутра земного» и слышен стал скрежет зубовный и проклятия — осанна осужденных на вечные муки. И убоялись неверные, видевшие сие, ибо признали, что разверз пред ними Св. Патрик врата преисподней.
22
Древнее название Зелёного острова — Ирландии
И сказал Св. Патрик: вошедшему туда никакого иного
В народе и поныне живо предание, что колодец всё ещё открыт, вот только видеть его может единственно тот, кто рожден для этого — сын ведьмы или шлюхи, появившийся на свет первого мая. А когда темный диск новолуния повисает прямо над колодцем, тогда проклятья осужденных из нутра земного восходят к нему, подобно страстной молитве, извращенной дьяволом, и падают вниз каплями росы, которые, едва коснувшись земли, тут же превращаются в чёрных призрачных кошек.
Меридиан, шепчу я, орнамент в виде волны! Китайский символ вечности! Беспорядок в кабинете! Колодец Св. Патрика! Предостережение моего предка, Джона Ди, зеркальному двойнику, «если тебе ещё дорога моя дружба…»! И «многие сошли туда, да немногие вышли»: Чёрные призрачные кошки! Все эти разрозненные, по тревоженные обрывки мыслей сбились в стаю, которая бешеным умопомрачительным вихрем закружилась в моём мозгу. И вдруг в этом смерче проблеск — короткий, болезненный, как солнечный луч из-за рваных зловещих туч. Но стоило мне только сконцентрировать сознание на этом сигнале, как на меня нашло странное оцепенение, и я вынужден был смириться…
Итак, да, да, да! Если так надо, Бог свидетель, утром я кабинет «расположу по меридиану», лишь бы обрести наконец покой. Ох и разгром будет в квартире! Проклятый тульский ящик! Навязался на мою голову!
Снова запускаю руку в своё наследство: тонкая книжица в сафьяновом переплете ядовито-зелёного цвета. Переплет гораздо более поздний, конец семнадцатого века. Характерные детали почерка соответствуют дневниковым, — итак, рука Джона Ди. Книжечка изрядно попорчена огнём, часть записей утрачена полностью.
На форзаце обнаруживаю надпись, сделанную незнакомым бисерным почерком:
Сожги, если заметишь, что Исаис Чёрная подглядывает в щель ущербной Луны. Заклинаю спасением твоей души, сожги!
Должно быть, весь ужас этого предостережения поздний неизвестный (!) владелец рукописи испытал на себе. Вот откуда следы огня… Но кто же, кто в таком случае выхватил рукопись из пламени и не дал сгореть дотла? Кто он, тот, кому она жгла пальцы, когда «Исаис Чёрная» следила за ним сквозь «щель ущербной Луны»?
Ни указаний, ни знаков — ничего.
Одно ясно, предостережение написано не Джоном Ди. Должно быть, кто-то из наследников оставил его, обжегшись сам.
Надпись на зелёном сафьяновом переплёте не разборчива, но тут же подклеена справка Джона Роджера:
Личный журнал Джона Ди, датированный 1553 годом — следовательно, на три-четыре года позднее, чем «дневник».
Всё нижеследующее записано мною, магистром Джоном Ди — тщеславным щёголем и самонадеянным шарлатаном, — по прошествии долгих дней заключения, дабы зерцало памяти моей не потускнело от скорби, а также в назидание тем, в чьих жилах будет течь моя кровь после того, как меня не станет, тем, чьи головы увенчает корона — предсказание сбудется, сегодня я в этом уверен более чем когда-либо! Но тяжесть короны согнет их гордые шеи, и будут они, подобно мне, повергнуты в прах, если в легкомыслии и высокомерии своем не сумеют распознать козни ворога лукавого, ежечасно злоумышляющего против рода человеческого. Воистину: