Ангел зимней войны
Шрифт:
9
Я раздал рубщикам поручения: кому топить, кому чинить инструмент, кому стирать и прибираться, сказал, что мы должны оставить дом в том же чистом виде, в каком он был. И наврал, что хочу узнать как можно больше о каждом из них, дескать, мне важно понять, что они могут, а чего нет, сказал я; Антонов толмачил, старался изо всех сил, хотя я заметил, что он переводит не все. А учитель снова заговорил, ровно и убедительно, как у школьной доски.
— О чем он? — спросил я, потому
Но Антонов мгновенно ответил — да так, ерунда, ни о чем, и мне показалось, что дело не в трудности перевода, проблема в учителе и теме.
— Брось, — сказал я. — Переведи.
Крестьянин закатил глаза.
— Ну, он о каком-то ученике своем рассказывает, тот украл коня…
— И?
Суслов знай себе вещает дальше с загадочной улыбкой, выдаст длинное предложение и ждет Антонова, тот переводит вдвое-втрое дольше. Потом Суслов продолжает; все внимательно слушают, если он пошутит, они не смеются, пока Антонов не переведет, чтобы посмеяться вместе со мной, а когда учитель скажет что-нибудь глубокомысленное, все кивают после слов переводчика. Оказывается, мальчишка, ученик Суслова, украл коня и поскакал в соседнюю деревню, продавать. Но его арестовали, На допросе он заявил, что сделал это не ради денег для своей семьи, а по приказу председателя колхоза, где работал его отец; и сколько парня ни били, он от своих слов не отступился.
Взяли председателя, он обвинений не признал. Но люди не могли поверить, что двенадцатилетний малец способен так долго лгать, и встали на его защиту. Затеяли разбирательство, и выяснилось, что председатель мухлевал с деньгами, приворовывал, расстроил свой и без того завидный дом. Короче, его арестовали и осудили не только за мошенничество с деньгами, но и за конокрадство, к которому он был не причастен. А мальчишку отпустили и выставили героем.
Суслов удовлетворенно замолчал.
— И в чем смысл? — спросил Надар, видя, что продолжения не будет.
Учитель улыбнулся и спросил, как он сам думает, словно бы перед ним был ученик-тугодум. Надар обиделся, а Суслов вдруг окончательно почувствовал себя в своей стихии.
— Глупый, — сказал он Надару. — Разве ты не понимаешь: ребенку гораздо труднее врать, чем взрослому.
— Но он же сумел?
— Да, он сумел. Сподличал по-взрослому.
Учитель скрестил руки на груди, в комнате стало тихо.
Лев вступился за брата:
— Так и хорошо, разве нет? Поймали жулика.
— Одна подлость не оправдывает другую, — сказал Суслов уже с явным раздражением. — Человек не имеет права…
— Что значит — не оправдывает? — вскрикнул Михаил. — По-моему, все по справедливости и вышло.
— Ты так говоришь по недомыслию. В цивилизованной стране мальчишку бы тоже наказали. А председателя разоблачили гораздо раньше.
Рубщики переглянулись и затараторили все разом, Антонов и не пытался переводить.
— Скажи им, здесь я решаю, что справедливо, а что нет, — велел я ему.
— Так он же еврей, — возразил Антонов по-фински, презрительно тыча пальцем в сторону Суслова, и тот, видимо, понял, о чем речь, так как разразился длинной гневной отповедью. Все захохотали, Антонов тоже.
— Он говорит, что он цыган, — хмыкнул он.
Суслов, видимо, понял и это тоже и разъярился окончательно. Когда он наконец смолк, Антонов перевел, что Суслов, оказывается, назвался цыганом просто для примера.
— Примера чего?
— Не говорит. Он хочет нам что-то доказать.
Суслов уже не орал, а визжал.
— Теперь он говорит, что у нас ума меньше, чем у одного русского. Он взбешен.
— Я вижу. А он правда еврей?
— Нет, нет и нет! — завопил учитель.
— Ты понимаешь по-фински? — спросил я. — Спроси: он знает финский?
Антонов спросил, в ответ Суслов опустился на стул и закрыл лицо руками. Остальные заговорили между собой, мне показалось, речь шла о водке и сигаретах. Вдруг учитель снова взвился.
— А всего через два месяца мальчишка украл другого коня! — радостно перевел Антонов. Рубщики хохотали и хлопали в ладоши.
— Тоже на продажу?
Учитель смотрел на Михаила затравленно, как на безнадегу.
— Это не важно. Важно, что он деградировал как личность. Мораль истории такова: мальчишка стал продажным человеком.
С нетерпением дождавшись, пока Антонов все переведет, они еще помолчали — ждали, когда я скажу свое слово, но я безмолвствовал, и младший из братьев задал волновавший всех вопрос:
— Он хотел продать и этого коня тоже?
— Да, — ответил учитель бесцветным голосом и демонстративно замолчал.
— Он не желает продолжать разговор, — сказал Антонов.
Рубщики стали наседать на учителя, они и грозили, и улещивали. Надар вскочил со словами, что прибьет его, учитель рявкнул в ответ то, что даже я понял.
— Идиота! Ничего вам больше не скажу!
— Он назвал нас всех идиотами. Тебя тоже.
— Меня?
— Да, и финн тоже, так и сказал.
Михаил процедил что-то сквозь зубы, учитель смутился.
— Михаил ничего такого не сказал, — тут же выпалил Антонов и сцепил руки на груди.
— Врешь, — ответил я. — Переводи!
— Не буду.
Я вынул из короба с дровами топор, положил его на стол и сказал Антонову, что у него ровно одна минута. Он боязливо посмотрел на Михаила.
— Он пригрозил убить учителя, если тот не расскажет дальше, — произнес Антонов бесстрастно и потупился, словно он тоже считал, что учителя надо заставить говорить. Я заметил, что остальные не сводят с нас глаз.
— Мы должны помогать друг другу, — сказал я.