Шрифт:
1
Я всегда вела до противного безупречную жизнь. До того, как бросить мужа и сбежать в Голливуд, я почти никогда не совершала ошибок. Ну, может, и совершала, но не такие, чтобы все о них узнали. И когда ни с того ни с сего все расползлось, словно лист мокрой бумаги, я не могла избавиться от подлой мысли – давно пора. В такой чистенькой жизни есть что-то противоестественное.
Разумеется, я не просто так вскочила с утра и удрала из страны, оставив своего дурачка-супруга недоумевать, что это за конверт у него на подушке. Из моих уст это звучит намного более волнующе, чем было на самом деле. Это странно, ведь я не имею наклонности к сгущению красок. Я не имею наклонности даже к употреблению таких громких слов, как «наклонность», если уж на то пошло. Но с тех пор,
Это нормально. Я тоже себя винила.
Вообще-то его зовут Пол Гарвен. Но мы познакомились, будучи подростками, в том возрасте, когда никто никого не зовет полным именем. Наши сверстники именовались, например, Мико, Новичок, Техснаб, Глупыш. Гарва я всегда знала как Гарва, а Полом я зову его, лишь когда он меня бесит.
Точно так же и с моим полным именем Маргарет. Гарв предпочитает Мэгги, кроме тех случаев, когда я беру его машину, а возвращаю с царапиной на боку из-за того, что зацепила ограждение на многоэтажной парковке. Это происходит чаще, чем вы можете себе представить.
Мы поженились, когда мне было двадцать четыре, а ему двадцать пять. Он был моим первым парнем, о чем не устает повторять моя матушка. Она считает это доказательством того, какая я хорошая девочка, раз никогда не спала со всеми подряд. Кстати я – единственная из ее пяти дочек, кто не отличается легким поведением. Так разве можно винить ее за то, что она выставляет напоказ мою предполагаемую добродетель? Но когда она горячо хвастается, что Гарв был моим первым парнем, то с легкостью упускает одну вещь. Он был первым, но не единственным. Вот так-то.
Мы прожили в браке девять лет. Сложно точно сказать, когда я стала мечтать об окончании своей семейной жизни. Не потому, что хотела этого. Просто думала, если представлю самое плохое, то это будет своего рода страховкой, чтобы на самом деле плохой сценарий не воплотился в жизнь. Однако, вместо того чтобы уберечь нас от этого, мое воображение вызвало всю эту чертовщину к жизни. О чем я сейчас вам и поведаю.
Конец наступил абсолютно неожиданно. Минуту назад мой брак был жив, хотя я и совершала странные поступки, например: выпила свои контактные линзы. А еще через минуту – бац! – финита ла коммедиа. Я была застигнута врасплох. Всегда думала, что существует период мирного урегулирования, сопровождающийся битьем посуды и руганью, прежде чем выбрасывается белый флаг. Все рухнуло, хотя мы не обменялись ни единым оскорблением. Я просто не была к этому готова.
Господи, а мне ведь стоило быть готовой. Несколько ночей «до» я просыпалась в сильнейшем беспокойстве. Такое и раньше часто бывало. Обычно я мучилась из-за работы или из-за денег. Знаете, обычный джентльменский набор. Слишком много первого и чертовски мало второго. Но с недавних пор… Нет, на самом деле, с довольно-таки давних… Короче, я стала беспокоиться не о деньгах и работе, а о нас с Гарвом. Будет ли лучше? Или уже стало лучше, а я просто этого не вижу?
Чаще всего я не приходила ни к каким выводам и снова впадала в беспокойный сон. Но в этот раз я пришла в отчаяние из-за того, что вдруг увидела ситуацию насквозь, хоть мне и не хотелось. Я смотрела через завесу нашей обыденной жизни, через язык, понятный только нам, через все то, что мы пережили. Прямо в наши души. Смотрела на то, что произошло в последнее время. Осталась только суть. И мне пришла в голову очевидная, но ужасная мысль: «У нас все плохо».
Я похолодела в прямом смысле слова. Все волоски на моем теле встали дыбом, а где-то под ребрами поселился озноб. Я испугалась и пыталась приободрить себя путем кратковременных волнений на тему вагона работы, который ждал меня на следующий день. Бесполезно! Тогда я напомнила себе, что мои родители стареют,
Через какое-то время я снова заснула. Во сне я расчесала до крови правую руку и изо всех сил поскрежетала зубами. Проснулась со знакомым ощущением, что мой рот полон крошек, и вела себя как ни в чем не бывало.
Мне пришлось вспомнить, что у нас все плохо, когда оказалось, что все и правда плохо. В тот вечер мы собирались поужинать с друзьями Гарва, Элейн и Лаймом. И кто знает… Может, если бы их новенький телевизор с плоским экраном не рухнул со стены прямо на ногу Лайму, сломав ему при этом большой палец, то мне пришлось бы тащиться к ним вместо того, чтобы остаться дома… И мы с Гарвом никогда бы не расстались.
Ирония в том, что я молила Бога, чтобы Элейн и Лайм отменили этот чертов ужин. Шансы были высоки. Последние три раза, когда мы планировали встретиться, этого не происходило. В первый раз не смогли мы с Гарвом, так как нам должны были доставить новый кухонный стол (разумеется, ни фига его не привезли). В следующий раз Элейн, важная персона в области выплат субсидий, должна была ехать в Слайго, где по сокращению штатов увольняли тьму народа. Так что она на своем новом «ягуаре» прикатила как раз вовремя! Ну, а в третий раз я выдумала какую-то идиотскую отмазку, с которой Гарв подозрительно легко согласился. И вот теперь они сами позвонили.
Не то чтобы я их не любила. Хотя нет! Я их не любила! Я уже сказала, Элейн занимается распределением социальных пособий, а Лайм – биржевой маклер. Они стильные, зарабатывают бешеные деньги и по-свински ведут себя с официантами. Они из тех людей, кто всегда на новых машинах и всегда куда-то едут в отпуск.
Большинство приятелей Гарва милейшие люди, но Лайм – совсем наоборот. Проблема в том, что Гарв во всех старается увидеть хорошее, ну, по крайней мере, в большинстве. В теории – отличное качество. Я не возражаю, если он будет видеть хорошее в тех, кто нравится мне самой. Но это ужасно, когда он настойчиво ищет хорошее и в тех, кто мне несимпатичен. Они с Лаймом дружат с младших классов. В то время Лайм был намного милее. Хотя Гарв и старался ради меня, но он не смог победить остаточную привязанность к нему.
Но даже Гарв соглашается, что Элейн – просто ходячий ужас. Онабыстроговорит. Засыпаетвопросамикакизпулеметастрочит. «Как вашаработа? Когдазарегистрируетесь?» Из-за ее бьющей через край энергии я начинаю заикаться. К тому моменту, как мне удается вымучить из себя ответ, она уже теряет интерес и движется дальше.
Но даже если бы мне нравились Элейн и Лайм, я все равно не хотела бы идти в гости в тот вечер. Просто нацепить на себя маску счастливого и довольного человека намного сложнее, если у вас есть зрители. Кроме того, дома меня ждала устрашающая стопка писем в конвертах из оберточной бумаги, с которыми нужно было разобраться. А еще два сериальчика – как раз то, что мне нужно. И диванчик, которого много не бывает. Я слишком ценю свое время, чтобы зря тратить его, развлекаясь весь вечер вне дома.
И я так ужасно устала. Моя работа, как, наверное, и у большинства людей, отнимала много сил. Полагаю, разгадка в самом слове «работа». Иначе это называлось бы «валяние в солярии» или «массаж». Я работала в юридической конторе. Мы вели много дел с Соединенными Штатами. А конкретно занимались защитой авторских прав в индустрии развлечений. После того как мы поженились, Гарва, благодаря его сказочным успехам, откомандировали в Чикаго, в отделение его компании. А я устроилась там на работу в крупную юридическую фирму. Когда через три года мы вернулись в Ирландию, я выдавала себя за крутого специалиста по законодательству в области авторского права и интеллектуальной собственности. Загвоздка в том, что хотя я и посещала в Чикаго вечерние занятия по повышению квалификации, но юристом в прямом смысле слова я не была. То есть работы у меня было до фига, но в основном она касалась всяких злоупотреблений и сводилась к денежным разборкам. Думаю, я скорее была кем-то вроде переводчика. Условия, которые значат одно в Ирландии, в Штатах могут значить совершенно другое, так что я переводила американские контракты на язык ирландского законодательства и составляла проекты контрактов, которые должны были иметь силу – надеюсь! – в обеих странах.