Англия: Портрет народа
Шрифт:
В наши дни понятие «горстки немногих» снова ввел в обиход Уинстон Черчилль в своей знаменитой речи 20 августа 1940 года, прославляя летчиков-истребителей, участников «Битвы за Англию». В конце июня того года немцы захватили английские острова в Ла-Манше, и вскоре Гитлер отдал приказ о подготовке вторжения в Англию (операция «Морской лев»). В первую очередь «люфтваффе» должны были нейтрализовать Королевские ВВС и захватить передовые аэродромы, с которых англичане могли нанести контрудар. Геринг считал, что эту задачу можно осуществить за четыре дня. В его распоряжении было почти 3000 самолетов, которые базировались на побережье Франции и могли в течение двадцати пяти минут нанести удар по Англии, поэтому его заявление не выглядело неумеренным хвастовством.
В первый день немцы встретили
Что ж, это не могло не врезаться в память: таких пронзительных слов во время Второй мировой войны больше не сказал никто. Свои речи Черчилль составлял чуть ли не неделями, когда, по выражению его секретаря Джона Колвилла, он «обогащал фразу». Но хотя на оттачивание остальной части речи, произнесенной в парламенте 20 августа 1940 года, ушел не один день, эти слова остались неизменными. Эти слова не нуждались в обработке, ими сказано все: они не только воздают должное храбрости летчиков, сражавшихся на своих хрупких истребителях, но и вызывают яркий образ маленького острова, который не склонил голову перед нависшей угрозой. На самом деле, даже если брать голые цифры, «харрикейны» и «спитфайры» выпускались английской авиационной промышленностью под руководством министра лорда Бивербрука в три с лишним раза быстрее, чем «мессершмитты» в Германии. Как отмечает историк Джон Киган, «при всем великолепии риторики Черчилля, английские истребители сражались в «Битве за Англию» почти на равных. На протяжении этого периода в строю ежедневно было 600 «спитфайров» и «харрикейнов»; «люфтваффе» никогда не удавалось сосредоточить против них более 800 «Мессершмиттов-109»».
Но тем не менее все висело на волоске. 30 августа в результате прекращения подачи электричества вдоль 130 километров побережья вышли из строя семь радарных установок, и предупредить заранее о приближении противника могли лишь визуально и на слух наблюдатели. Бомбовым ударам подверглись аэродромные ангары и командные пункты, самолеты уничтожали на земле, повреждения получили авиационные заводы. В воздухе англичанам не хватало не самолетов, а пилотов. Гитлер говорил по секрету своим генералам, что не начнет вторжение, пока не убедится, что оно станет победоносным. Но, как известно, продолжать бомбить аэродромы он не стал, а изменил тактику, и здесь мы увидим еще одно характерное проявление представления англичан о самих себе.
В ночь с 24 на 25 августа немецкие самолеты бомбили Лондон. В отместку был предпринят налет на Берлин. Вместо того чтобы продолжать попытки уничтожить английскую военную машину, нацисты решили сровнять с землей столицу страны и таким образом сломить волю народа продолжать войну. «Блиц» начался 7 сентября и продолжался пятьдесят ночей подряд, однако бомбежки дали абсолютно обратный эффект, чего совсем не ожидал Геринг: вместо того чтобы ослабить волю народа, они укрепили ее. Дети уже были эвакуированы в сельскую местность, жители получили 2 000 000 укрытий Андерсона, которые устанавливались в двориках за домами, и каждый работодатель со штатом более тридцати человек должен был выделять одного наблюдателя, чтобы по ночам отслеживать возникновение пожаров: бомбежки стали испытанием воли. Листовка под названием «Адольф Гитлер. Последний призыв к благоразумию» с переводом выступления Гитлера в рейхстаге 19 июля, которую сбрасывали с немецких самолетов, вызывала просто смех. Как сообщала газета «Таймс», одна женщина нашла применение этой вражеской пропаганде: она продавала листовки как сувениры в пользу Красного Креста.
Когда на Лондон обрушился «блиц», наряду с этой скромно одетой, практичной сборщицей средств из Женского института еще одним полюбившимся всем образом стала сама непобедимая столица и ее несломленные жители. Как подчеркивала газета «Ивнинг ньюс», «сколько бы ни сбрасывалось ночью бомб, каждое утро возобновляется работа лондонского транспорта, доставляются письма, к дверям приносят молоко и хлеб, кондитеры получают свои товары, полны и витрины фруктовых лавок». Газета «Дейли телеграф» послала одного из своих репортеров выяснить, кто эти люди, творящие эти чудеса снабжения. Один житель Лондона ответил на его вопросы о бомбежках тирадой, достойной Министерства информации:
«Вот что я скажу, господин хороший, и я не шутки шучу, потому что ты, вижу, из газеты: народ вокруг — первый сорт, и это точно. Никакого нытья, черт побери, ни от кого не услышишь. Один малый — а ранен он был очень тяжело — только и хотел узнать, все ли в порядке с женой. А вот эта дама, пожилая такая, из дома 51: дом рухнул, ее вытащили из подвала и повезли в больницу. Так не хотела ехать. Говорила, что чувствует себя вполне нормально. Недурно, да, а ведь ей за семьдесят!»
Этого развязного кокни и скромно одетую деревенскую женщину объединила вера в то, что что-то делать хорошо, а что-то — плохо. В это трудно поверить, но к пониманию элементарной вежливости отчасти пришли, похоже, даже те, кто сбрасывал на них бомбы. Немецкий летчик-истребитель, сбитый на юге Англии, приблизился с поднятыми руками к работнику на ферме и вежливо попросил сигарету и чашку чая. Как сообщала «Дейли экспресс», к другому пилоту, лежавшему на земле недалеко от своего «мессершмитта», подошли миссис Тайли и мисс Джин Смитсон. На груди летчика был Железный крест, и он первым делом спросил: «Вы меня сейчас расстреляете?» «Нет, — ответила миссис Тайли, — мы в Англии такими вещами не занимаемся. Может, выпьете чаю?»
На Второй мировой войне стоит остановиться подробнее по двум причинам. Во-первых, потому что качества, сплачивающие нацию, в военное время проступают с особой силой. А во-вторых, во время Второй мировой войны и после нее англичане последний раз имели четкое представление об общей цели. По их собственным рассказам, это были люди, которые жили тихой жизнью и предпочли бы не испытывать неудобств войны. Понимание того, что война — это реальность, несомненно, пришло к ним в самый последний момент. Они считали себя людьми законопослушными и культурными. Они, без сомнения, были достаточно уверены в себе и смеялись над нацизмом, а не испытывали ненависть к нему. И, несмотря на весь свой страх, гордились тем, что враг превосходит их числом.
Мысль о «горстке» нет-нет, да проявляется в популярных повествованиях об английской истории. Власти предпочитают увековечивать именно военные победы: ведь это возможность пройтись на счет старых врагов. (Покойного Вудро Уайэтта, члена парламента от лейбористской партии и автора колонки с ироничным названием «Глас разума» в газете «Ньюс оф зэ уорлд», портье одного французского отеля попросил произнести фамилию по буквам. «Ватерлоо, Ипр, Азинкур, Трафальгар, Трафальгар», — ответил тот.) Однако события военной истории, которые вызывают наиболее образный отклик в сознании англичанина, совсем не обязательно триумфальны. Чуть ли не единственным случаем ведения военных действий за время британской оккупации Индии, который хранится в памяти народной, остается осада Лакнау. Из событий Крымской войны вспоминают не о победах при Альме или Севастополе, а об отчаянной атаке английской легкой кавалерии. Мало кто назовет другое событие из зулусских войн, кроме сражения при Роркс-Дрифт, когда 139 британских солдат выстояли против 4000. О кампании по захвату французской Канады англичане знают лишь, что при штурме Квебека погиб генерал Вулф, о сражении за Корунья — что там погиб сэр Джон Мур. Британские кампании в Судане связаны у них лишь с образом генерала Гордона, умирающего во время Штурма Хартума последователями Махди, бурская война — с осадой Мафекинга, Первая мировая война — с катастрофой на реке Сомма и 41 000 человек, погибших в Галлиполи. А Вторая мировая война запомнилась для них больше не наступлением на Берлин, а эвакуацией англичан из Дюнкерка, когда британских солдат подбирали на континенте и доставляли туда, где было безопасно — на их остров.