Английский детектив. Лучшее

Дойл Артур Конан

— Да, — сказал Питер. — Лондон такой.

— Верно, сэр. В деревне все по-другому. Там ты иголку не можешь с земли поднять, чтобы к тебе не подошел кто-нибудь и не спросил зачем… Но в Лондоне никому ни до кого нет дела… В общем, думаю я: «Надо что-то предпринять» и начинаю свистеть в свисток. Тут уж все услышали. По всей улице окна стали открываться. Это тоже Лондон.

Питер кивнул.

— Лондон и Страшный суд проспит, а остальные города с целомудренным видом отвернутся и сделают вид, что ничего не происходит. Но Господь всеведущий скажет ангелу: «Вот тебе свисток, Михаил. Свисти. Восток и запад восстанут из мертвых при звуке полицейского свистка».

— Вот именно, сэр, — согласился констебль и впервые подумал о том, что в этом шампанском все-таки что-то есть. Он немного помолчал, а потом заговорил снова: — Короче говоря, так случилось, что, когда я засвистел, Уизерс, это констебль с соседнего участка, уже пришел на Одли-сквер, чтобы встретиться со мной. Понимаете, сэр, мы с ним так все время встречаемся, каждый раз в другое время. Этой ночью мы договорились встретиться в двенадцать на площади. Так вот, появляется он, причем, надо сказать, довольно быстро, и видит такую картину: я стою посреди улицы, а на меня изо всех окон орут люди, пытаясь узнать, что происходит. Ну, само собой, мне было ни к чему, чтобы все они повыходили на улицу, — в толпе моему беглецу было бы проще всего от

меня уйти, поэтому я крикнул им, что волноваться нечего, что просто дальше по улице случилась какая-то ерунда. А потом я увидел Уизерса и страшно обрадовался. Прямо там на месте я и рассказал ему, что произошло. Я сказал ему, что в тринадцатом доме в прихожей лежит труп и что произошло убийство. «Тринадцатый? — говорит он. — Ты что, дурень, здесь нет дома с таким номером. В Мерримэнс-энд все номера четные». И так оно и есть, сэр, из-за того, что дома на другой стороне так и не были построены, там вообще нет нечетных номеров. Меня это немного кольнуло, ведь я не настолько тогда потерял голову, чтобы номера домов не запомнить, хотя и работаю на этом участке, как уже говорил, всего неделю. Нет, я был уверен, что видел номер тринадцать на окне над дверью и ошибиться никак не мог. Но когда Уизерс услышал остальную историю, он подумал, что, может, я перепутал и там было написано не 13, а 12. Восемнадцать это быть не могло, потому что там всего восемь домов, и шестнадцать не могло быть, потому что я точно знал, что дом не был последним. В общем, решили мы, что это было или двенадцать, или десять, и пошли проверять.

В двенадцатый номер мы попали без труда. К нам спустился очень приятный господин в халате, он спросил, что случилось и может ли он чем-то помочь. Я извинился и сказал, что у нас, мол, есть подозрение, что в одном из домов что-то случилось, и спросил, не слышал ли он чего. Разумеется, как только он открыл дверь, я сразу понял, что это не тот дом: прихожая там была маленькая, с обычным полом из полированных досок, а на стенах — аккуратные панели, и никаких голых женщин и черных шкафов. Господин этот сказал, что его сын несколько минут назад слышал, как кто-то кричал и колотил в дверь. Он встал с кровати и высунул голову в окно, но ничего не увидел. Они, правда, решили, что это хозяин четырнадцатого дома опять ключи забыл. Мы поблагодарили его и пошли к четырнадцатому номеру.

В четырнадцатом номере дозваться хозяина оказалось не так просто. Им оказался ужасно вспыльчивый джентльмен, я подумал, из военных, но, как потом выяснилось, отставной индийский чиновник. Темнокожий джентльмен с громким голосом, слуга у него тоже был темнокожий. Индиец этот спросил, какого черта мы расшумелись и почему порядочный гражданин не имеет права спокойно поспать. Когда я ему повторил свою историю, он предположил, что это молодой остолоп из двенадцатого номера опять напился. Внутрь он пускать нас отказывался, Уизерсу пришлось немного нажать на него, и в конце концов спустился его слуга и пустил нас внутрь. Прихожая была совсем не похожа на ту, что искали мы: начать с того, что лестница там была с противоположной стороны, хотя рядом с ней тоже стояла статуя, только это был какой-то идол языческий с несколькими головами и руками. А стены там все были завешаны какими-то железками и их индийскими богами, ну, вы знаете, как это бывает. Единственным сходством с тем, что видел я, был черно-белый линолеум на полу. Слуга этот был какой-то уж слишком обходительный и мне совсем не понравился. Он сказал, что спал в своей комнате и не слышал ничего, пока хозяин ему не позвонил. Потом на лестницу вышел сам хозяин и раскричался, что мы его зря побеспокоили, что шум наверняка, как обычно, шел из двенадцатого номера и что, если тот молодой человек не прекратит дебоширить, он подаст в суд на его отца. Тогда я спросил, видел ли он что-нибудь, и тот ответил, что ничего не видел. Оно и понятно, потому что увидеть, что происходит внутри прихожей или на крыльце, из других домов невозможно — по бокам везде там стоят цветные стекла.

Лорд Питер Уимзи посмотрел на полицейского, потом посмотрел на бутылку шампанского, словно оценивая содержание алкоголя в каждом, и, подумав, снова наполнил оба бокала.

— Так вот, сэр, — освежившись, сказал констебль Берт. — К тому времени Уизерс уже снова смотрел на меня как на сумасшедшего. Правда, ничего не сказал, и мы вернулись к десятому номеру, где, как оказалось, жили две незамужние дамы. Там вся прихожая была заставлена чучелами птиц, а обои — настоящий каталог цветов. Та, что спит в передней части дома, глухая, как пень, а та, которая спит в задней части, ничего не слышала. Но нам удалось поговорить с их служанками, и кухарка сказала, что будто бы слышала крик о помощи и подумала, что это кричали в двенадцатом доме. Она испугалась, накрылась с головой одеялом и стала молиться. Горничная оказалась разумной девицей. Она выглянула в окно, когда услышала, как я стучал в дверь. Сначала она ничего не увидела (мы-то тогда были внутри закрытого крыльца), но решила, что что-то происходит. Она отошла от окна надеть тапочки, чтобы не простудиться, и, когда вернулась к нему, успела заметить бегущего по улице человека. Она говорит, что он бежал очень быстро и почти бесшумно, как будто был в галошах, и еще сказала, что видела развевающиеся у него за спиной концы шарфа. Она увидела, как он выбежал с улицы и свернул направо, а потом услышала меня, когда я рванул за ним. К сожалению, из-за того, что она смотрела на того бродягу, из какого дома выбежал я, она не приметила. По крайней мере, раз она видела того типа в шарфе, это доказывало, что я ничего не придумал. Девушка его не узнала, но оно и неудивительно, потому что она в этом доме совсем недавно работает. К тому же, вряд ли этот тип имеет какое-то отношение к преступлению, ведь он-то был снаружи рядом со мной, когда начались крики. Я считаю, что он просто из тех господ, которые не любят, когда к ним слишком пристально присматриваются, поэтому, как только я отвернулся, он решил, что ему будет спокойнее где-нибудь в другом месте, и сделал ноги.

— Я думаю, мне незачем, — продолжил полицейский, — утомлять вас рассказом о каждом доме, в котором мы побывали. Мы зашли в каждый дом, от второго до шестнадцатого, и ни в одном из них прихожая не была похожа на ту, что мы с тем парнем видели через отверстие почтового ящика. И никто из жителей больше нам ничем не помог. Видите ли, сэр, я долго рассказываю, но на самом деле все это произошло очень быстро. Сначала были крики, они недолго длились, всего несколько секунд. Как только они закончились, мы перебежали через дорогу и поднялись на крыльцо. Потом я начал кричать и стучать в дверь, но это было недолго, до того, как тот приятель заглянул в щель в двери. Потом я сам посмотрел внутрь, но тоже смотрел туда от силы секунд пятнадцать. И пока я этим занимался, мой парень дал деру. Потом я побежал за ним и засвистел в свисток. Выходит, на все про все ушла минута или полторы. Не больше. И вот, сэр, к тому времени, как мы обошли все дома на Мерримэнс-энд, уж поверьте, мне как-то не по себе стало. А Уизерс начал коситься на меня подозрительно. Когда мы вышли из последнего дома, он и говорит: «Берт, это что, шутка какая-то? Потому что если

это шутка, то вам работать надо не в полиции, а в театре». Тогда я ему снова рассказал, совершенно серьезно, без всяких шуток, как все было, и сказал, что если бы нам удалось поймать того парня в шарфе, он бы подтвердил, что тоже это все видел. «И вообще, — говорю я ему, — неужели вы считаете, что я стал бы рисковать работой ради каких-то глупых шуток?» Он отвечает: «Черт возьми, если бы я не знал, что вы непьющий, я б решил, что вам всякие глупости мерещатся». «Глупости? — говорю я. — Да я своими глазами видел труп с торчащим из горла ножом и не считаю это глупостями. Он и сам жутко выглядел, так там еще и весь пол кровью был залит». А он мне: «Может, он и не мертвый был? И его успели убрать оттуда?» «Ага, — говорю я, — а заодно и сам дом убрали». Тут мне Уизерс и говорит, странным таким голосом: «А вы вообще уверены насчет дома? Может, это у вас воображение разыгралось? Голые женщины и всякое такое…» Каково мне было это слышать? «Нет, — отвечаю, — ничего у меня не разыгралось. На этой улице произошло что-то странное, и я собираюсь во всем разобраться. Даже если для этого придется в поисках того типа в шарфе прошерстить весь Лондон». «Да уж, — говорит Уизерс, а сам усмехается так противно, — жаль, что он так быстро исчез». «Но вы, — говорю на это я, — раз уж на то пошло, не можете сказать, что я его придумал, потому что та девушка его тоже видела. И слава богу, — говорю, — потому что иначе вы бы меня уже не в театр, а в сумасшедший дом определили». «Ну что же, — говорит он, — я не знаю, что вам посоветовать. Стоит, наверное, вам позвонить в участок и спросить инструкции». Что я и сделал. И после этого к нам пришел сам сержант Джоунз. Он выслушал нас обоих очень внимательно, медленно прошел по улице до самого конца, потом вернулся и говорит мне: «Берт, опишите-ка мне еще раз эту прихожую, только подробно». Я и описал, в тех же словах, что и вам сейчас, сэр. Он послушал и говорит: «Вы точно уверены, что там с левой стороны от лестницы была комната с накрытым столом, а справа комната с картинами на стенах?» Я ему: «Так точно, сержант, я в этом уверен». Тут Уизерс и восклицает: «Ага!» — таким, знаете, голосом, будто поймал меня на вранье. А потом сержант сказал: «Берт, соберитесь с мыслями и посмотрите внимательно на эти дома. Видите, какие они узкие? Ни в одном из них не может быть комнат с обеих сторон от входа. На окна смотрите».

Лорд Питер покосился на бутылку и разлил остатки шампанского.

— Не стану от вас скрывать, сэр, — продолжил полицейский, — что я почувствовал себя очень глупо. Как я мог этого не заметить? Уизерс, тот заметил, потому и посчитал меня пьяным или слегка тронувшимся. Но все равно я продолжал стоять на своем. Сказал, что тогда, наверное, какие-то из двух домов соединены вместе. Правда, я сам понимал, что этого быть не может, мы ведь сами зашли в каждый из них и нигде не увидели никаких соседних комнат. Разве что где-нибудь была потайная дверь, как те, про которые пишут в разных рассказах про всяких жуликов и бандитов. «Ну, хорошо, — говорю я сержанту, — но крики-то были настоящие, потому что не только я их слышал. Спросите людей, они подтвердят». «Хорошо, Берт, — говорит он, — я готов дать вам шанс». И он снова постучал в двенадцатый номер (к четырнадцатому он не хотел обращаться, потому что тот и так уж был злой, как черт), и на этот раз открыл нам сын. Он оказался приятным молодым человеком, совершенно спокойным. Сказал, что слышал крики и отец их слышал. «Четырнадцатый дом, — сказал он. — Там надо искать. Я не удивлюсь, что тот старикашка, который там живет, своего несчастного слугу на тот свет отправил. Эти „заграничные англичане“ с рубежей империи все такие: от них не знаешь чего ожидать… А их острые приправы вредны для печени». Когда я заикнулся о том, что надо бы еще раз в четырнадцатый номер наведаться, сержант начал выходить из себя. «Вы прекрасно знаете, что это не четырнадцатый номер, — чуть не заорал он на меня. — И лично я считаю, что вы, Берт, либо пьяны, либо у вас с головой не все в порядке. Так что лучше ступайте домой и проспитесь, — говорит. — Ко мне придете, когда будете в состоянии отдавать отчет в своих действиях». Я, конечно, пробовал спорить, но куда там! Он и слушать меня не стал. Развернулся и ушел. А Уизерс пошел на свой участок. Я походил там еще немного туда-сюда, пока не явился Джессоп, а потом пошел домой и по дороге встретил вас, сэр. Но я не пьян, сэр… По крайней мере, тогда не был, хотя сейчас, признаться, у меня такое чувство, что перед глазами все кружится. Похоже, это ваше шампанское крепче, чем кажется. Но тогда я был совершенно трезвым и уж точно не сошел с ума. Это призрак, сэр. Да-да… Призрак, так и есть. Может быть, в каком-то из этих домов много лет назад произошло убийство, и сегодня ночью я его и увидел. Возможно, что они и нумерацию домов на улице изменили из-за этого, — я слышал, что такое бывает, — и когда настает та самая ночь, дом становится таким, каким он был тогда. Но почему эта черная метка упала на меня? Что это за призраки, если из-за них приходится страдать ни в чем не повинному человеку? Разве это честно? Я думаю, вы со мной согласитесь, сэр.

Рассказ полицейского несколько затянулся, и стрелки на старинных напольных часах показывали четыре сорок пять, когда он закончил. Питер Уимзи с симпатией посмотрел на своего гостя, к которому уже проникся самыми теплыми чувствами. Надо сказать, что алкоголь подействовал на него несколько сильнее, чем на полицейского, потому что он пропустил обед и не поужинал из-за отсутствия аппетита. Однако разум его сохранил ясность. Вино лишь взбодрило его. Он сказал:

— Вам, когда вы смотрели в прихожую через отверстие для почты, было видно какую-нибудь часть потолка или лампы?

— Нет, сэр. Я мог смотреть направо, налево и прямо, но не вверх или вниз. Пола под самой дверью мне тоже не было видно.

— Когда вы смотрели на дом снаружи, свет был только в окошке над дверью. Но когда вы заглянули через щель, все комнаты были освещены, и справа, и слева, и в глубине?

— Совершенно верно, сэр.

— В тех домах, кроме парадных, есть другие входы?

— Да, сэр. Если выйти из тупика и свернуть направо, там чуть дальше будет небольшой переулок, на который выходят черные ходы.

— Похоже, у вас отменная зрительная память. Интересно, другие виды памяти у вас так же хорошо развиты? Можете ли вы, к примеру, сказать, не почувствовали ли вы какой-нибудь необычный запах в одном из тех домов, куда вы заходили? Особенно меня интересуют номера десять, двенадцать и четырнадцать.

— Запах, сэр? — Полицейский закрыл глаза, напрягая память. — Как же, было дело. В десятом доме, где живут две женщины. Там стоял какой-то старый запах. Не могу объяснить… Не лаванда, а то, что женщины кладут в чаши и вазы для запаха: лепестки роз и всяких других цветов… Ароматическая смесь, вот как это называется. Ароматическая смесь. А в номере двенадцатом… Ну, там не было ничего особенного, я только, помню, подумал, что у них должны быть очень хорошие слуги, хотя мы не видели никого, кроме самих хозяев. Пол и обшивка стен — все было начищено до блеска. В них как в зеркало смотреться можно было. Воск и скипидар, подумал я. И, разумеется, тяжелый труд. Короче говоря, чистый дом с хорошим, чистым запахом. Но в четырнадцатом номере было как раз наоборот. Там мне запах не понравился. Там стоял густой, удушливый запах, как будто его слуга жег ладан своим истуканам.