Аничкина Иколе. Серия «Приключения Руднева»

Леночка виртуозно умела притворяться спящей. Этот свой навык она оттачивала все три года, проведенные в Аничкиной иколЕ (от фр. 'ecole – школа) и теперь в полной мере достигла истинного совершенства в искусстве обмана.

Леночка замерла под худым одеялом, расслабила лицо и выровняла дыхание.

Как и следовало ожидать, Грымза прошла мимо, ничего не заметив.

Следующий обход должен был произойти лишь в два пополуночи, а значит, у Леночки было целых сто двадцать минут времени. Дивного, драгоценного

Леночка села на койке, наскоро натянула кофту, уже слегка узкую ей в груди и плечах, но уж очень любимую, связанную для неё заботливыми руками подслеповатой старенькой няни, спустила ноги на каменный пол, который, как всегда, в первый момент показался таким обжигающе холодным, что аж пальцы занемели, и словно малый зверёк, напуганный хищной ночной птицей, беззвучно и стремительно кинулась через весь дортуар к кровати своей подруги.

Леночкиной машерочкой была Натали Леман, маленькая, кругленькая, неуклюжая, с непослушными жесткими как солома темно-русыми волосами и большими карими глазами, которые за стёклами очков казались ещё больше. Натали была тихой и скромной, по любому поводу щеки её заливал яркий стыдливый румянец, а глаза наполнялись слезами; она вечно всего боялась: и мышей, и директрисы, и чертей.

Леночка же была её полной противоположностью и внешне, и по характеру. Тонкая, словно щепка, и подвижная, как ртуть, Леночка никогда ничего не боялась и непозволительно для приличной барышни редко смущалась. Её лицо было живым и открытым, зелёные, будто неспелый крыжовник, глаза смотрели смело и задорно, а дерзко вздёрнутый носик и острые скулы покрывала россыпь золотистых веснушек. Светло-рыжие волосы Леночки вились, не желая укладываться в благопристойную гладкую прическу, выбивались из-под ленты и кудрявились на висках маленькими огненными завитками.

Своекоштная* Леночка Блохина провела в Аничкиной иколе нестерпимо долгих и нудных два года, прежде чем в её жизни появилась Натали Леман. Девочки были ровесницами, но Леман оказалась в иколе лишь в одиннадцать, так как была принята в неё на казённый кошт за государственные заслуги отца-профессора.

(*Примечание. Содержание (кошт) в школе Леночки Блохиной оплачивалось частным образом, а не из казны, в отличие от казеннокоштного содержания.)

С появлением Натали жизнь Леночки перестала быть такой уж противной и пустой, словно кисель, что подавали воспитанницам Аничкиной иколе на обед. Бесконечные школьные дни вдруг наполнились смыслом, цветом и вкусом. И это наконец-то примерило Леночку с неизбежностью провести в этих скучных, холодных и серых стенах аж целых девять лет.

Как и следовала ожидать, Натали сладко спала, свернувшись крепким калачиком под жалким вытертым одеялом.

– Натали! – жарко зашептала Леночка на ухо подруге. – Натали! Вставай, соня! Грымза только что к себе ушла! Вставай же!

Натали заворочалась, что-то сонно пробормотала, наконец открыла близорукие глаза и принялась шарить рукой по тумбочке в поисках очков.

– Ах, как невовремя ты меня разбудила! – посетовала она подруге. – Мне снилось, будто папА и маман приехали проведать меня на Рождество Богородицы и привезли во-от такой медовый пряник, – Натали развела руки на ширину не менее локтя, показывая сколь впечатляющими были размеры приснившегося ей пряника.

– Тише, ты! – шикнула Леночка. – Других разбудишь! И всё-то тебе сласти снятся!

Надо сказать, что и самой Леночке, как, впрочем, и всем остальным вечно голодным воспитанницам, часто снились родительские гостинцы или сытные семейные ужины, но признаваться в этой своей слабости перед подругой Леночка ни за что бы не стала.

– Идём! – продолжала она тормошить сонную шерочку. – Давай, бери шаль!

Натали неуклюже выбралась из постели и, приплясывая от холода на ледяном полу, обмотала себя пуховой шалью крест-на-крест через грудь, как это делают простые бабы.

Леночка нетерпеливо ухватила подругу за руку и потянула за собой.

– Давай быстрее! Через два часа нужно вернуться!

– Может не пойдем никуда? – робко предложила Натали. – Здесь останемся. У меня в матрасе «Юлия»** спрятана. Почитаем!

(**Примечание. Имеется в виду сентиментальный роман Жан-Жака Руссо «Юлия, или Новая Элоиза»)

– Надоела твоя «Юлия»! Пошли лучше в кабинет биологии проберёмся! Там Михаил Петрович чучела новые привёз. Даже утконос есть! Сама видела!

От перспективы отправиться в ночи смотреть чучела Натали совсем оробела.

– Леночка, это же в учебное крыло идти надо! А что, как нас в коридорах увидят?!

– Скажем, что в уборную пошли.

– Вдвоём?

– Ну, так я скажу, что ты темноты испугалась, и что мне тебя провожать пришлось! Ты ж и впрямь боишься в потёмках одна ходить!

– Так уборные в другой стороне!

Замечание подруги было, конечно, справедливым и, в общем-то, полностью ломало конспиративную легенду Леночки, но удержать её от реализации очередной смелой идеи уже не мог никакой аргумент.

– Ой! Да не будь ты такой трусихой и занудой, Натали! Никто нас не заметит! Идём же!

Девочки прокрались в коридор, куда выходили двери дортуаров и, тихо шлепая босыми ногами по полу, побежали в сторону учебного крыла.

Им было холодно и жутковато, но надеть туфли, чтобы не так зябли ноги, они не решались, опасаясь, что кто-нибудь услышит стук их каблучков, и брать свечу, чтобы хоть немного отогнать от себя темноту, тоже не смели, зная, что и самый робкий огонёк будет непременно заметен в спящем ночном здании.

Они уже почти преодолели анфиладу жилого крыла, когда вдруг услышали торопливые шаги и приглушённые голоса.

Девочки замерли.

Скосив глаза на подругу, Леночка поняла, что та готова завизжать от ужаса. Не иначе, как суеверная Натали Леман уж представила себе, что по старому Голицынскому дворцу разгуливает какая-нибудь нежить. Леночка в такие глупости не верила, однако тоже не на шутку испугалась. Находиться среди ночи вне дортуара было одним из самых серьезных нарушений дисциплины, какое только себе можно было представить, и наказание за него ожидало воспитанниц наистрожайшее.