Аниськин и снежный человек
Шрифт:
– Какую лужицу? – не сразу понял Костя.
– Вот эту же, – раздраженно ткнула пальцем в Чертов Омут Савская, – я в ней еще посуду мыла. Чистая такая лужа, прозрачная. Только вода в ней не голубая, а цвета морской волны. Врет ваша карта.
– Так. Все понятно. Придется все-таки тащить ее на местность, – не удержался от устного комментария Комаров.
– Вау! – взвизгнула Савская, – меня поведут на прогулку! очень кстати. Женщине в тридцать просто необходимы ежедневные кислородные ванны. И не только лицу, но и всему телу. Когда я еще жила на свободе, то ежедневно принимала кислородные ванны топлес. А в плену у Лешего эти ванны были особенно великолепны. Кислорода в лесу больше, чем у меня в огороде. Ах, как я скучаю по той жизни! Как каюсь, что бросила моего страстного зверя!
«Господи, удерет еще, – перепугался Комаров, – придется с нее в лесу глаз не спускать. Наручники надеть? И с ними удерет. Еще хуже будет. Нет, в этот раз Мухтар у меня от работы не увильнет. Пусть хоть рогами упирается, но след он у меня возьмет».
Маринка даже задохнулась от счастья, когда узнала, что Комаров берет ее с собой.
– Я только домой сбегаю, переоденусь, – с надеждой попросила она, – у меня и спальный мешок есть. Брать?
– Надеюсь, что до ночевки в лесу не дойдет. К обеду постараемся вернуться. Берданку тоже не бери, – успел крикнуть он ей вслед.
Маринки уже и след простыл. Комаров немного посомневался по поводу своей затеи, потом решил, что в любом расследовании следственный эксперимент имеет неоценимое значение и стал дожидаться Маринку. Сам он уже пришел на работу в полной экипировке и с запасом бутербродов.
Скучать в ожидании Зацепиной ему не пришлось. По крыльцу вдруг громко застучала палка и в дверь заглянула высокая, согнутая старушка с добрыми глазами и беззубой улыбкой.
– Можна? – робко спросила она.
– Проходите, – сдержал досаду Костя.
В конце-концов, в его обязанности входило не только расследование явных преступлений, но и простой прием граждан по вопросам.
Бабушка аккуратно уселась на свободном стуле, вытерла краешком белого с синей каймой платка уголки губ, оперлась руками на поставленный прямо перед собой ботажок и выразительно затянула:
– Евдокия Андреевна я. Меня обчество послало. Уймите вы его, супостата, Константин Дмитриевич!
– Дедушка ваш разбушевался? – участливо догадался Костя.
– Дедушка уж почитай как годков восемь отбушевался, – вытерла привычную слезу тем же кончиком платка старушка, – да с дедушкой я и сама справлялась. Лешак разлютовался. Когда только коров доил, бабочки еще терпели – он тоже мужик, ему кушать надобно. Когда одежу несправную с чучел огородных стаскивал – мы тоже не забижались. Холодно ему, а в лесах сельпо нету. И трудодни ему не плотют, пенсиев не повышают. Девок в лесу воплями пугал, так шут с ним. Девки от этих воплей только иржут, как кобылы, и жиреют. А вот теперь не стало мочи терпеть его супостатства.
«И эта тоже», – вздохнул Комаров. Натянув на лицо дежурную улыбку, он почти ласково спросил:
– И чем же обижает общество местный Лешак?
– И сказать стыдно, – тоненьким от нахлынувших слез голоском пропищала старушка, – язык такое вымолвить стесняется.
– Говорите, говорите, – подбодрил Евдокию Андреевну Костя, поглядывая в окно.
Вот-вот должна была подойти Маринка, задерживаться ему не хотелось, поэтому выставить старушку необходимо было как можно скорее.
– Вот я говорила, что раньше он только девок пугал? Говорила. А теперь и до старух добрался. И не пугает, а хуже того.
– Что хуже? – поторопился спросить Костя, и сам испугался.
– Бесчестит, – осмелилась выпалить «стыдное» слово старушка.
– И откуда вам это известно?
– Так говорят, одну бабушку уже обесчестил, – окончательно осмелела старушка, – а где одна, там и много. Вот мы и кланяемся миром вам, Константин Дмитриевич, избавьте вы старость нашу от страданий, дайте помереть в мире и благочестии. Приструните негодника.
– Сделаю все, что в моих силах, – заверил Комаров посетительницу.
Ему нисколько не улыбалось заняться в данный момент просветительской работой часа этак на два. К тому же заявление о «обесчещенной старушке» вполне могла услышать Савская. Костя представил, как разъяренная «тридцатилетняя» старушка Савская возит за волосы наградившую ее таким нелестным имиджем посетительницу и по-настоящему заволновался:
– Идите, идите, Евдокия Андреевна, я все сделаю.
Костя галантно взял бабушку под руку и потащил к двери.
– Да стой ты, оглашенный, – упиралась ногами в пол Евдокия Андреевна, – не все процедуры выполнили.
– Господи, что еще за процедуры? – взвыл Костя.
– Не поминай Господа всуе, – успела вывернуться старушка, – пока заявление с меня не возьмешь, я ни ногой отсюда.
– Вы писать-то умеете? – выразил надежду Комаров.
– Не вашенска забота. Не перевелись на земле люди добрые, написали, как смогли.
Костя с облегчением вздохнул. Он представил было, как Евдокия Андреевна долго, выводя каждую букву и задумываясь над каждым словом, излагает подробности доения лешим коров, как жалуется на раздетое непогожей ночью чучело, как… Слава Богу, заявление уже было составлено. Сейчас Комаров не думал о том, что, так или иначе, на него придется реагировать, это будет потом, а сейчас ему некогда.
Настырная бабуська заставила Костю прочитать заявление вслух, положить его в папку, запереть в стол. Она было начала требовать, чтобы Комаров снял у нее отпечатки пальцев, но он категорически отказался, обусловив свой отказ тем, что кончились черные чернила для пачканья пальцев.
Только Евдокия Андреевна скрылась за поворотом, как прибежала Маринка. И не одна. За руку она крепко держала Людку Болотникову, за Людкой гуськом тянулся весь отряд, кроме Степана.
– Они с нами хотят, – виновато объяснила Маринка, – я им похвалилась, они и попросились.
– Об этом не может быть и речи, – отрезал Костя, – дело опасное, а с вами – дети.
– Это не дети, это пионеры, – глаза Людки гордо блеснули, – в трудные для нашего отечества времена эти так называемые дети совершали такие подвиги, какие не снились и взрослым.
– Я все понимаю, – Костя решил набраться терпения, – но взять вас точно не могу. Это может помешать делу. Лучше продолжайте следить за американцами и ищите лист из тетради Зиты и Гиты.
Этот аргумент подействовал безотказно. Людмила смутилась. Она и сама понимала, что пропажа столь важного для Кости документа – непростительный промах со стороны всего отряда «Красных дьяволят».