Анканау
Шрифт:
— Тогда я ухожу.
Он очень медленно одевается. Чтобы натянуть на себя шубу и маскировочный, похожий на охотничью камлейку, халат, ему потребовалось минут двадцать.
— Прощай, — говорит он с порога и бережно прикрывает дверь.
Анканау принимается обдирать песцов. Она работает сосредоточенно и, кажется, целиком поглощена заботой о том, чтобы не проткнуть тонкую, как калька, мездру. Но мысли её далеко…
Что она делает с парнем? Сказать бы отцу, спросить у него совета. Но он уехал в село. Когда приедет — неизвестно. Повёз свою и Анканау добычу. Перед отъездом был весел, шутил и изображал удивление Василия Ивановича, когда тот узнает об успехах Анканау в песцовом промысле.
Пальцы что-то зябнут… Что это? Во всём домике такая холодина, что виден пар от дыхания.
Анканау хватает кочергу, размешивает угли — ни одного горящего. Она заново растапливает печку, согревает себе еду и кормит собак.
С утра было пасмурно. Падал тихий, густой снег жок. Всё было серым, как будто присыпанным пеплом. На душе у Анканау было так же серо, как в тундре. Она долго ходила вокруг избушки, колеблясь — ехать проверять капканы или лучше остаться.
Собаки путались под ногами и жалобно скулили — она давно их не запрягала, всё ходила пешком.
Анканау поглядела в ту сторону, где лежал Кэнинымным, и вдруг ей так захотелось увидеть родное селение, людей, что она, не раздумывая, скатила с крыши нарту, быстро запрягла собак и, крикнув упряжке «ра-ра-рай!», помчалась в серый снегопад.
Снег был вязкий, полозья плохо скользили. Но собаки, зная направление, услышав многообещающее «яра-ра-рай!», старались изо всех сил. Нарта прыгала по застругам, как с волны на волну лодка, тугие ремни скрипели, потрескивали продольные доски.
Анканау часто соскакивала с нарты и бежала рядом с упряжкой, чтобы не замёрзнуть.
Вожак оглядывался и укоризненно смотрел на человека.
Нарта влетела на улицу селения, и на полном ходу, переполошив собак, Анканау проехала по главной улице. От наконечника остола, всунутого между копыльями, в сторону летела струя мелкого снега.
Возле дома Анканау крепко воткнула остол в сугроб, закрепила нарту и вбежала в комнату. Громко стучал будильник, хотя было светло. Анканау заглянула за занавеску, прошла обратно на кухню — никого. Только по-прежнему громко и тревожно стучал будильник.
Возле упряжки уже собрались вездесущие ребятишки. Анканау распрягла собак, рассадила их на длинной цепи, одним концом привязанной к старому якорю, другим — к вбитому в угол дома железному крюку.
— А к вам вчера приезжали в гости пограничники, — сообщил Юра Лонлы, смахивая из-под носа мутную каплю.
Анканау заталкивала нарту на крышу, когда услышала эту новость.
— Хочешь конфету? — спросила она мальчика.
— Хочу, — шмыгнул носом Юра и последовал за девушкой.
Анканау высыпала конфеты перед обрадованным мальчиком и села напротив.
— Говоришь, приезжали пограничники?
Юра кивнул.
— Ты, случайно, не слышал, о чём они разговаривали?
— Как же, услышишь! — сердито сказал Юра. — Дядя Чейвын крепко-накрепко закрыл дверь и даже задёрнул занавески. Наверное, о военной тайне разговаривали.
Анканау разочарованно вздохнула и сказала:
— Ты возьми с собой конфеты.
Юра сгрёб кучу в карман, нашитый на подоле камлейки, и выскочил на улицу.
Посидев несколько минут, Анканау встала, поправила волосы перед зеркалом и вышла на крыльцо. Куда пойти? Поискать отца в конторе или зайти к матери?
Меж занесённых снегом колхозных домиков сновали редкие прохожие. Снег падал, пригибая книзу дым. Стучал двигатель колхозной электростанции.
Две фигурки появились из-за крайнего дома. Анканау сразу узнала родителей.
Пустырь между селением и домом был невелик, но Анканау казалось, что отец с матерью шли очень долго. Ещё издали она заметила, что их лица серы, как сегодняшний день, и пожалела, что приехала.
— Вот я, — робко произнесла Анканау, когда отец с матерью подошли.
— Видим, — хрипло ответил отец.
Они прошли мимо неё в дом. Анканау вошла следом.
Рультына разделась и аккуратно повесила на вешалку шубу.
Чейвын стоял посреди комнаты и неотрывно смотрел на дочь. Анканау вся напряглась, будто собиралась прыгать.
— Почему ты не хочешь выходить за него? — голос у отца был глухой, как будто он весь день бежал против холодного ветра.
— Не знаю.
Волна упрямства поднималась в душе Анканау, и она не отводила взгляда от чёрных, полных гнева отцовских глаз.
Чейвын сделал шаг, потом второй. Сидевшая на стуле Рультына всем телом подалась вперёд.
Кулаки у Чейвына были так крепко сжаты, что побелели суставы. Только на правой руке суставов не было, и кулак выглядел жалко и беспомощно.
Чейвын приближался к дочери. Он тяжело дышал, а в ложбине под носом блестели мелкие капельки пота.
Анканау стояла неподвижно и не сводила глаз с отца. Когда он подошёл вплотную и руки у него вздрогнули, она тихо, как бы с удивлением спросила:
— Отец, ты меня хочешь ударить?
Чейвын резко остановился, как будто наткнулся на каменную стену. Должно быть, ему было очень трудно повернуться обратно. Он это делал долго, с усилием. И тут Анканау не поверила своим глазам: на кончиках редких отцовских ресниц висели большие слезинки.
Чейвын круто повернулся и выбежал из комнаты. Громко, как выстрел, хлопнула дверь, дрогнули стены, на комоде упал будильник и зазвонил.
13
Слава навалилась неожиданно и бурно, как будто лопнул лёд на весенней реке и вода пошла.
К этому времени Анканау уже переселилась из охотничьей избушки в селение и обрабатывала шкурки. В бухгалтерии колхоза подсчитывали зимний заработок, подводили итоги сезона.
Прибежал Василий Иванович и громко поздравил Анканау с небывалым достижением: полтора годовых плана!