Анна Ахматова. Стихотворения

Ахматова Анна Андреевна

Чтоб посланец давнего векаИз заветнейших снов Эль ГрекоОбъяснил мне совсем без слов,А одной улыбкою летней,Как была я ему запретнейВсех семи смертельных грехов.

XXII

И тогда из грядущего векаНезнакомого человекаПусть посмотрят дерзко глаза,Чтобы он отлетающей тениДал охапку мокрой сирениВ час, как эта минет гроза.

XXIII

А столетняя чаровница [37] Вдруг очнулась и веселитьсяЗахотела. Я ни при чем.Кружевной роняет платочек,Томно жмурится из-за строчекИ брюлловским манит плечом.

XXIV

Я пила ее в капле каждойИ бесовскою черной жаждойОдержима, не знала, какМне разделаться с бесноватой:Я грозила ей Звездной Палатой [38] И гнала на родной чердак [39] ,

37

Романтическая поэма. – Прим. Анны Ахматовой.

38

Звездная Палата – тайное судилище в Англии, которое помещалось в зале, где на потолке было изображено звездное небо. – Примечание редактора.

39

Место, где, по представлению читателей, рождаются все поэтические произведения. – Прим. Анны Ахматовой.

XXV

В темноту, под Манфредовы ели,И на берег, где мертвый Шелли,Прямо в небо глядя, лежал, —И все жаворонки всего мира [40] Разрывали бездну эфираИ факел Георг [41] держал.

XXVI

Но она твердила упрямо:«Я не та английская дамаИ совсем не Клара Газуль [42] ,Вовсе нет у меня родословной,Кроме солнечной и баснословной,И привел меня сам Июль.

40

См. знаменитое стихотворение Шелли «То the Sklark» (англ.). – «К жаворонку». – Примечание редактора.

41

Георг – лорд Байрон. – Примечание редактора.

42

Клара Газуль – псевдоним Мериме. – Примечание редактора.

XXVII

А твоей двусмысленной славе,Двадцать лет лежавшей в канаве,Я еще не так послужу,Мы с тобой еще попируем,И я царским моим поцелуемЗлую полночь твою награжу».3-5 января 1941, Фонтанный Дом; в Ташкенте и после

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ЭПИЛОГ

Быть пусту месту сему…

Евдокия Лопухина

Да пустыни немых площадей,Где казнили людей до рассвета.Анненский

Люблю тебя, Петра творенье!Пушкин

Моему городу

Белая ночь 24 июня 1942 г. Город в развалинах. От Гавани до Смольного все как на ладони. Кое-где догорают застарелые пожары. В Шереметевском саду цветут липы и поет соловей. Одно окно третьего этажа (перед которым увечный клен) выбито, и за ним зияет черная пустота. В стороне Кронштадта ухают тяжелые орудия. Но в общем тихо. Голос автора, находящегося за семь тысяч километров, произносит:

Так под кровлей Фонтанного Дома,Где вечерняя бродит истомаС фонарем и связкой ключей, —Я аукалась с дальним эхом,Неуместным смущая смехомНепробудную сонь вещей,Где, свидетель всего на свете,На закате и на рассветеСмотрит в комнату старый кленИ, предвидя нашу разлуку,Мне иссохшую черную руку,Как за помощью тянет он.Но земля под ногой гуделаИ такая звезда [43] гляделаВ мой еще не брошенный домИ ждала условного звука…Это где-то там – у Тобрука,Это где-то здесь – за углом.Ты не первый и не последнийТемный слушатель светлых бредней,Мне какую готовишь месть?Ты не выпьешь, только пригубишьЭту горечь из самой глуби —Этой нашей разлуки весть.Не клади мне руку на темя —Пусть навек остановится времяНа тобою данных часах.Нас несчастие не минуетИ кукушка не закукуетВопаленныхнашихлесах…

43

Марс летом 1941 г. – Прим. Анны Ахматовой.

* * *

А за проволокой колючей,В самом сердце тайги дремучейЯ не знаю, который год,Ставший горстью лагерной пыли,Ставший сказкой из страшной были,Мой двойник на допрос идет.А потом он идет с допроса,Двум посланцам Девки БезносойСуждено охранять его.И я слышу даже отсюда – Неужели это не чудо! – Звуки голоса своего:За тебя я заплатилаЧистоганом,Ровно десять лет ходилаПод наганом,Ни налево, ни направоНе глядела,А за мной худая славаШелестела.

* * *

А не ставший моей могилой,Ты, крамольный, опальный, милый,Побледнел, помертвел, затих.Разлучение наше мнимо:Ястобоюнеразлучима,Тень моя на стенах твоих,Отраженье мое в каналах,Звук шагов в Эрмитажных залах,Где со мною мой друг бродил,И на старом Волковом Поле [44] ,Где могу я рыдать на волеНад безмолвием братских могил.Все, что сказано в Первой частиО любви, измене и страстиСбросил с крыльев свободный стих,И стоит мой Город «зашитый»…Тяжелы надгробные плитыНа бессонных очах твоих.Мне казалось, за мной ты гнался,Ты, что там погибать осталсяВ блеске шпилей, в отблеске вод.Не дождался желанных вестниц…Над тобой – лишь твоих прелестниц,Белых ноченек хоровод.А веселое слово – д'oма —Никому теперь незнакомо,Все в чужое глядят окно.Кто в Ташкенте, а кто в Нью-Йорке,И изгнания воздух горький —Как отравленное вино.Все вы мной любоваться могли бы,Когда в брюхе летучей рыбыЯ от злой погони спасласьИ над полным врагами лесом,Словно та, одержимая бесом,Как на Брокен ночной неслась…И уже предо мною прямоЛеденела и стыла Кама,И «Quo vadis?» [45] кто-то сказал,Но не дал шевельнуть устами,Как тоннелями и мостамиЗагремел сумасшедший Урал.И открылась мне та дорога,По которой ушло так много,По которой сына везли,И был долог путь погребальныйСредь торжественной и хрустальнойТишины Сибирской Земли.От того, что сделалось прахом,Обуянная смертным страхомИ отмщения зная срок,Опустивши глаза сухиеИ ломая руки, РоссияПредо мною шла на восток [46] .Окончено в Ташкенте, 18 августа 1942

44

Волково Поле – старое название Волкова кладбища. – Примечание редактора.

45

Куда идешь? (лат.)

46

Раньше поэма кончалась так:А за мною, тайной сверкаяИ назвавши себя «Седьмая»,На неслыханный мчалась пир,Притворившись нотной тетрадкой,Знаменитая ленинградкаВозвращалась в родной эфир. —Прим. Анны Ахматовой.

«Седьмая» – Ленинградская симфония Шостаковича. Первую часть этой симфонии автор вывез на самолете из осажденного города 29 сентября 1941 г. – Примечание редактора.

‹СТРОФЫ, НЕ ВОШЕДШИЕ В ПОЭМУ›

* * *

Что бормочешь ты, полночь наша?Всё равно умерла Параша,Молодая хозяйка дворца.Тянет ладаном из всех окон,Срезан самый любимый локон,И темнеет овал лица.Не достроена галерея-Эта свадебная затея,Где опять под подсказку БореяЭто всё я для вас пишу.5 января 1941

* * *

А за правой стенкой, откудаЯ ушла, не дождавшись чуда,В сентябре в ненастную ночь-Старый друг не спит и бормочет,Что он больше, чем счастья, хочетПозабыть про царскою дочь.1955

* * *

Я иду навстречу виденьюИ борюсь я с собственной теньюБеспощаднее нет борьбы.Рвется тень моя к вечной славе,Я как страж стою на заставеИ велю ей идти назад………Как теперь в Москве говорят.Я хочу растоптать ногамиТу, что светится в светлой раме,СамозванкуНад плечами ее не крыльяОктябрь 1956, Будка