Анналы Хичи
Шрифт:
Хеймат взял себя в руки. Первое правило тюремной жизни — не давать машинам знать, что он чувствует и о чем думает, поэтому он просто приятно улыбнулся.
— Нас, врагов общества, уже недостаточно, чтобы всем вам дать занятие. Ты не боишься потерять работу?
— О, нет, генерал Хеймат, — серьезно ответил охранник.
— Мы просто получим другие задания. Но закрылась только Пенсакала. Сейчас принимают судебные дела оттуда.
— А, да, судебные деда, — сказал Хеймат, улыбаясь охраннику и думая, не уничтожить ли его. Охранник имел внешность молодого полинезийца, вполне убедительного, вплоть до капель пота на безволосой груди. — Значит,
— О, нет, генерал. Есть и один живой. Согласно вашему досье, вы его знаете. Сирил Бейсингстоук.
На мгновение Хеймат утратил спокойствие.
— Бейсингстоук? — Он уставился на машину. Сирил Бейсингстоук был одним из высших руководителей террористов, единственным, кому подчинялась сеть, почти такая же разветвленная и смертоносная, как у самого Хеймата. — Но Бейсингстоук был освобожден под честное слово год назад, — сказал он. — Я видел это в новостях.
— Да, генерал Хеймат, да. — Охранник кивнул. — Но он рецидивист. На свободе он убил тридцать пять человек.
Говорят, понять значит простить, но я в это не верю.
Я думаю, что очень хорошо понимаю таких людей, как Хеймат и Бейсингстоук. Подобно всем другим террористам начиная с каменного века, они убивали и разрушали из принципа и убеждали себя, что принципы, ради которых они убивают, оправдывают пролитую кровь и боль, которую они вызывают.
Но меня они не убедили. Я видел их жертвы. Мы с Эсси сами едва не стали их жертвами, когда группа Хеймата взорвала петлю Лофстрома. Он решил, что мы находимся в ней. И так как мы были свидетелями, мы попали и на суд над Хейматом, и я слышал все об остальных жертвах. Больше всего я слушал Хеймата и видел его, прямого и очень военного, на скамье подсудимых. Он выглядел обозном современного генерал-майора в своем белом мундире, с сильным грубоватым лицом. Он вежливо слушал свидетелей, которые рассказывали, как он, в личине генерал-майора Оборонительных Сил Соединенных Штатов Америки, втайне создавал группы, которые взрывали петли запуска, сбивали спутники, отравляли воду и даже умудрились украсть кушетку для сновидений, чтобы поразить человечество болезненными фантазиями. Конечно, в конце концов его поймали. Но он дурачил всех почти десять лет, сидя с честным лицом на заседаниях штаба по обсуждению антитеррористической деятельности, прежде чем такие люди, как Эскладар, пришли в себя и благодаря им полицейским силам мира удалось связать Хеймата с убийствами и взрывами бомб. Для него все это не было преступлением. Простая стратегия.
Для меня суд над Хейматом был необычным испытанием. Незадолго до этого я умер и впервые появился на публике в голографическом изображении, в то время как суть моя находилась в гигабитном пространстве. Тогда это была необычная ситуация, и адвокаты Хеймата пытались помешать мне свидетельствовать, потому что я не «личность». Конечно, им это не удалось. Впрочем, даже если бы и удалось, особого значения это не имело бы, потому что было множество других свидетелей.
Хеймату, по-видимому, было все равно. Арест и осуждение он рассматривал как несчастную случайность. Цинично и уверенно он говорил об окончательном вердикте истории, потому что не сомневался в том, каков будет вердикт суда. Но когда показания давал я, он настоял на том, чтобы самому проводить перекрестный опрос, а его адвокаты кипели от негодования.
— Вы, Броадхед, — заявил он. — Вы смеете обвинять меня в измене, когда сами связались с врагами человечества! Мы не должны были договариваться с хичи! Убить их, взять в плен, окружить ядро, в котором они скрываются, расстрелять их…
Это было невероятное выступление. Когда суд наконец заставил его замолчать, Хеймат вежливо поклонился суду, улыбнулся и сказал:
— У меня больше нет вопросов к устройству, именующему себя Робинеттом Броадхедом, — и с гордым и уверенным видом стал слушать дальше.
Таков Хеймат. Но если возможно, Сирин Бейсингстоук еще хуже.
При первой встрече два отставных чудовища проявляли осторожность. Они знали друг друга.
Хеймат заторопился в зал отдыха и нашел там Бейсингстоука, который лениво смотрел, какие развлечения способно предоставить это новое место. Они серьезно пожали друг другу руки, потом отступили и осмотрели друг друга.
Сирил Бейсингстоук был кюрасаец, абсолютно черного цвета, такого же возраста, как Хеймат (и я), но настолько избалован Полной Медициной, что выглядел лет на сорок пять.
— Приятно снова встретиться, Берп, — сказал он глубоким, красивым и дружеским голосом. Бейсингстоук говорил без акцента — ну, может, слегка с немецким или голландским. Его хорошо научили английскому фризские монахи в католической школе. Бейсингстоук родился на островах, но в его речи не было недостатков. Если его не видишь, невозможно догадаться, что говорит чернокожий, хотя говорит он не так, как американцы: гласные звучнее и округлее, более выражена интонация.
Бейсингстоук посмотрел в окно на лагуну.
— Неплохое место, Берп, — сказал он. — Когда мне сказали, что переводят сюда, я ожидал гораздо худшего. Например, планета Афродита, та, что вращается вокруг яркой звезды и на ней можно жить только в туннелях.
Хеймат кивнул, хотя ему было все равно где находиться. Вспомнив, что он в некотором смысле хозяин, он заказал у официанта выпивку.
— К несчастью, — улыбнулся он, — алкоголь здесь не разрешают.
— В Пенсакале тоже, — ответил Бейсингстоук. — Поэтому я был так рад, когда меня освободили, хотя, если помнишь, я никогда особенно не пил.
Хеймат кивнул, разглядывая его.
— Сирил? — наконец начал он.
— Да, Берп?
— Ты был снаружи. Потом нарушил свое слово. Зачем ты убил этих людей?
— Ну, видишь ли, — сказал Бейсингстоук, вежливо принимая у официанта имбирный эль [13] , — они меня рассердили.
— Я так и думал, — сухо сказал Хеймат. — Но ты должен был знать, что тебя снова посадят.
— Да, но у меня есть гордость. Или привычка? Я думаю, дело в привычке.
Хеймат сердито сказал:
13
безалкогольный газированный напиток
— Так может говорить прокурор.
— Может, в каком-то смысле прокурор прав относительно таких людей, как мы с тобой, Берп. Мне не нужно было убивать этих людей. Понимаешь, я не привык к многолюдью. Все толпились и толкались, чтобы сесть в автобус. Я упал. И все стали смеяться. Рядом стоял полицейский с автоматом, он тоже смеялся. Я отобрал у него автомат и…
— И расстрелял тридцать пять человек?
— О, нет, Берп. Около девяноста, но умерло только тридцать пять. Так мне сказали. — Он улыбнулся. — Я не считал трупы.