Аномальная зона
Шрифт:
Пальцы Марципанова стремительно запорхали по клавиатуре: «Всем, всем, всем! Арестован известный российский правозащитник Эдуард Марципанов! Карательная машина полицейского государства набирает обороты! Российские спецслужбы, не считаясь с законом, хотят задушить молодую постсоветскую демократию ежовыми рукавицами! Все те, кому дороги основополагающие принципы свободы, должны единым сплочённым строем выступить против антидемократического режима! Свободу Эдуарду Марципанову!»
Присовокупив к данному тексту ещё абзац, в котором обратил внимание западного сообщества на ещё один вопиющий пример нарушения прав человека в России, Эдуард Аркадьевич открыл электронную почту и принялся рассылать экстренное сообщение о зверствах ФСБ по всем известным ему адресам. До назначенного времени
2
В приёмной хорошо известного диссидентам ещё с советских времен здания краевого управления госбезопасности Марципанова встретили на удивление приветливо. Сидевший за стеклянной конторкой улыбчивый лейтенант, заглянув в паспорт правозащитника, вложил меж его страничек пропуск и куда-то позвонил, ткнув кнопочку на обширном пульте перед собой. Через пару минут в вестибюль, украшенный бронзовой скульптурой Феликса Дзержинского, вошёл совсем не похожий на карающий меч закона седовласый человек средних лет в гражданском костюме и с заметно выпирающим брюшком.
– Эдуард Аркадьевич? – вежливо осведомился он и произнёс-таки сакраментальное «пройдёмте».
Стараясь держаться гордо и независимо, правозащитник прошествовал следом по устланному ковровой дорожкой коридору мимо ряда дверей без табличек. Несмотря на страх, он чувствовал и закипающую исподволь радость в груди. Ведь если ему удастся вырваться рано или поздно из рук чекистов, политическое убежище в любой западноевропейской стране у него, считай, в кармане! Да и кому должно предоставлять демократическое сообщество пожизненный бесплатный пансион, как не узнику совести, жертве тоталитаризма?
Провожатый распахнул одну из безликих дверей и радушно пригласил Марципанова во вполне светски обставленный кабинет с непременным монитором на столе, несколькими телефонами и вольнодумными портретами в рамках по стенам – Владимира Высоцкого, Василия Шукшина и Владимира Путина в борцовском кимоно.
– Присаживайтесь! – кивнул гостю на кресло напротив стола чекист и пошутил весьма кровожадно: – Садиться мы, как правило, не предлагаем. Это не нам, а суду решать. Впрочем, вы, как правозащитник, об этом лучше нас, государевых слуг, знаете…
«Почему он так сказал? – лихорадочно соображал Эдуард Аркадьевич. – Запугивает? Надо держаться изо всех сил, не поддаваться на провокации…»
Марципанов сел в мягкое кресло, плотно сдвинув колени, чтобы унять охватившую их дрожь, Пока гэбист устраивался напротив, одновременно разбирая лежащие на столе бумаги, Эдуард Аркадьевич размышлял напряжённо, чем вызвано его приглашение в этот оплот режима. Предъявят обвинение и арестуют? Начнут вербовать? Допросят с пристрастием, а то и с применением пытки? Если примутся пытать, надо будет согласиться для вида на сотрудничество и всё рассказать. Но рассказать – о чём? Адреса, явки, пароли? Но никаких паролей он не знал, как и о нелегальных явках тоже. А легальные адреса всех правозащитных организаций, центров и фондов, с которыми он сотрудничал, легко можно найти в Интернете…
– Вас Эдуардом в честь дедушки назвали? – поинтересовался вдруг, разобравшись в бумагах, чекист.
– Н-наверное… Нет. То есть, да, – запутался с ходу соображавший совсем на другую тему правозащитник.
А в голове его стремительно пронеслось: «…Отвлекает внимание. Задает ничего не значащие вопросы, в том числе о родственниках. Разыгрывает передо мной роль доброго следователя. А потом наступит очередь злого…»
– А я вас, Эдуард Аркадьевич, обрадовать хочу, – вдруг обезоруживающе расплылся в улыбке гэбист. – Несколько лет назад вы обратились в комиссию по реабилитации жертв политических репрессий с тем, чтобы восстановить доброе имя вашего репрессированного дедушки. Писали, что был он командиром Красной армии, воевал, по окончании Великой Отечественной служил где-то в Сибирском военном округе. Там и сгинул в начале пятидесятых годов, уничтоженный, как вы выразились в своём обращении… – гэбист скосил глаза на лежащую перед ним бумагу, – сталинскими опричниками. Верно?
– Д-да… – замороченно кивнул Марципанов.
– А вот и нет! – не без торжества шлёпнул
– В смысле? – изумился правозащитник. – Мне бабушка рассказывала…
– Скорее, он был в некотором роде нашим коллегой.
– Нашим? – оторопел Марципанов.
– Моим, – уточнил гэбист. – Мы с вашим дедушкой, так сказать, выходцы из одного гнезда. Чекистского.
– А-а-п! – захлопнул громко раскрывшийся было от удивления рот поражённый правозащитник.
Седой фээсбэшник не без усмешки взглянул на посетителя и опять взялся за лежащие перед ним бумаги.
– Вот, пожалуйста. Зачитываю вам послужной список Эдуарда Сергеевича Марципанова. Родился, как вам известно, ваш дедушка в 1913 году. В 1931 году —служба в войсках ОГПУ. В частях особого назначения. Имел боевой опыт ликвидации кулацких мятежей. Окончил школу подготовки оперативного состава НКВД в 1935 году. Место дальнейшей службы – Соловецкие лагеря особого назначения. С 1938 года – начальник Степлага в Караганде. В 1940 году переведён на равнозначную должность начальника Особлага, где содержались особо опасные политические преступники, – на Колыме. В 1941 году его перебросили на новое место службы – уже в наши края. Здесь он возглавил каторжное отделение Норильлага. Это было солидное учреждение, рассчитанное на содержание десяти тысяч заключённых, используемых для работы на рудниках, шахтах, добыче золота и олова, на лесозаготовках. Кстати, да будет вам известно, что осуждённые к каторжным работам содержались в особых бараках с решётками на окнах, находящихся на запоре и охраняемых стрелками. Они лишались права переписки, носили одежду специального образца. Рабочий день им устанавливался на час выше обычной лагерной нормы. Они привлекались в первую очередь на особо тяжёлые работы, охранялись усиленным конвоем. Нынешним заключённым, жалующимся на строгости, такой режим содержания даже в страшном сне не привидеться!
Гэбист победно глянул на правозащитника. Тот, ошарашенный внезапным известием, выдавил из себя:
– А-а… дальше что?
– А дальше следы вашего дедушки затерялись. Начиная с 1954 года ни в каких списках – ни действующих в то время сотрудников, ни уволенных на пенсию по выслуге лет, ни умерших, ни привлечённых к дисциплинарной или уголовной ответственности и по этой причине изгнанных из органов – он не значится. Каких-либо документов, проясняющих дальнейшую судьбу полковника Марципанова Эдуарда Сергеевича, нами не обнаружено. Таким образом, вашего дедушку можно отнести не к репрессированным, а скорее к пропавшим без вести.
– Но… как такое возможно? – не мог взять в толк Эдуард Аркадьевич.
– В принципе, с учётом ситуации в правоохранительной системе тех лет, путаница с бумагами вполне вероятна. Дело в том, что вскоре после смерти Сталина органы внутренних дел претерпели значительные изменения. Так, – фээсбэшник опять обратился к бумагам на столе, – 28 марта 1953 года ГУЛАГ (и соответственно все места лишения свободы) был передан в ведение Министерства юстиции СССР. А менее года спустя, 21 января 1954 года, вновь возвращается в структуру МВД СССР. А тут ещё огромная амнистия заключённым, прозванная в народе бериевской, буквально опустошившая многие лагеря. Личные дела сотрудников и осуждённых, а это миллионы человек, перекочёвывали из ведомства в ведомство, шли чистки начсостава, кого-то отправляли на пенсию, кого-то отдавали под суд… Не мудрено, что личное дело вашего дедушки растворилось в этой круговерти. До весны 1954 года по различным ведомствам, в том числе на получение обмундирования и денежного довольствия, полковник Марципанов есть, а после – как в воду канул. Но никаких судебных решений в отношении его в этот период не было. Так что о репрессиях и речи быть не может. А значит, и о реабилитации тоже, – отложив бумаги, победно глянул на Марципанова-внука гэбист.