Аномальные каникулы

Гравицкий Алексей Андреевич

Сергуня с гордостью забрал пистолет.

— Так вот, — заявил он, передавая ствол Тимуру.

— Откуда взял?

— У отца. Он коллекционирует всякое такое. У него много. Один пропадет на пару дней, он и не заметит.

— ТТ, — сказал Тимур.

— Он самый, — подтвердил Сергуня. — И целая обойма.

Тимур отдал пистолет хозяину, небрежно подтянул рюкзак. Щелкнули запоры, пальцы Тимура быстро распустили тесемку, и из-под клапана вынырнул куцый ствол крупного калибра. Вскоре обрез оказался на свежем воздухе во всей красе, также к нему была изъята неполная коробка патронов.

— А без оружия в Зону ходят только лохи, — радостно заключил Сергуня. — Так что, Ворожа, ты карауль, а

нам бояться нечего. Тем более что мы и не в Зоне еще. Здесь, кроме нас, вообще никого нет.

И блондинчик отправился к палатке. После ухода Сергуни Тимур больше не подначивал. Но было видно, что он солидарен скорее с блондинистым, чем с Ворожцовым. Впрочем, вскоре и он отправился спать. Ворожцов остался один. Встал, прошелся от палатки к палатке, разминаясь. Вернувшись, сел спиной к костру. В какой-то книжке он читал, что нельзя смотреть на огонь, потому что глаза привыкают к свету, и ты становишься слепым. А враги в лесу на огонь не смотрят и прекрасно видят в темноте. У кого преимущество в такой ситуации, объяснять не надо. К костру он поворачивался разве что боком, чтоб подкинуть веток. На пляшущие языки пламени старался не глядеть вовсе. Через пару часов стало совсем холодно. Ворожцов придвинулся как мог близко к костру, съежился — но помогло это слабо. Из палатки, где осталось одно место и для него, доносился безмятежный храп. Было в нем что-то домашнее и даже уютное. Ворожцову стало казаться, что он в самом деле не прав и перестраховывается. Здесь ведь еще не Зона. Чего бояться? И зачем сидеть, когда можно идти спать? Тем более он тоже не безоружен: у него нож охотничий есть. Правда, для Тимура и тем более Сергуни это не аргумент, только повод для шуток, но ему-то что. Костер тихонько потрескивал. Несмотря на озноб, начало клонить в сон. Он почувствовал, что проваливается. Выдергивал себя из дремотного состояния и снова летел во тьму, где зарождаются сновидения. Кажется, он все-таки заснул… Резко взвизгнуло на высокой ноте. Ворожцов подпрыгнул, чувствуя, что подпустил врага ближе, чем надо было, и теперь все они погибнут по его вине. Костер тлел красными головешками, по недогоревшей деревяшке лениво ползал синеватый затухающий огонек. Лес молчал. Он огляделся, прислушался. Тихо. Приснилось, что ли? На автопилоте подцепил несколько веток, бросил в костер. Огонек принялся расходиться. В костре затрещало, словно голодному кинули кость. Ворожцов почти успокоился. Видимо, и вправду приснилось. Но стоило только страху улечься, как над лесом снова прокатился дикий, истошный, душераздирающий крик. Голос был высоким и нечеловеческим. Так могла кричать женщина или ребенок, которого живьем резали на части. Так мог кричать мужчина, которого кастрировали без наркоза. Кто так мог кричать в Зоне, он боялся даже предположить. Вопль затих. Через секунду вжикнула молния, и из-под тента показалась заспанная рожа Сергуни.

— Чего орешь, Ворожа? Напугать вздумал? Не выйдет.

Из соседней палатки выглянула напуганная Наташка.

— Вы сдурели?

— Это не я, — огрызнулся Ворожцов, не обращая на Наташку никакого внимания.

— Ну да, это старина Витас горланит.

— Имбецилы, — обозлилась Наташка.

— Ты, Казарезова, доктор, что ли, чтобы диагноз ставить?

Сергуня вылез на улицу и принялся шнуровать кроссовки. Следом за блондинчиком высунулся Тимур.

— Чего там?

— Ворожейкин прикалывается. Ща я ему нос вправлю, и все.

Ответить Ворожцов не успел. Истошный вопль раздался в третий раз. Сергуня замер, так и не дошнуровав кроссовок.

Наташка переменилась в лице. Даже в полумраке было видно, насколько она побледнела.

— Это что?

— Не знаю, — тихо сказал Ворожцов.

Тимур нырнул в палатку. Когда показался снова, в руке был обрез. Не дожидаясь, когда Сергуня закончит со своими шнурками, пихнул его в бок и принялся поспешно натягивать ботинки.

— Далеко кричит, — определил Ворожцов. Страх понемногу отступал, уступая место здравому смыслу. — Скорее всего, за рекой.

— Кто кричит? — осипшим вдруг голосом спросила Наташка.

— Казарезова, изыди. — Сергуня поднялся на ноги и достал ТТ. — Мужчины разберутся.

Наташка молниеносно растворилась за пологом. Из недр палатки раздался ее недовольный голос.

— Мелкий, вставай, хорош спать. Там кричит кто-то.

Мазила проворчал что-то в ответ, но через минуту вылез, протирая кулаками заспанные глаза.

— Кто у вас тут кричит? — спросил вяло, но стоило только ему увидать пистолет в руке блондинчика, как от сонливости не осталось и следа.

Глаза загорелись азартом.

— Ух, ты! — выпалил он. — Настоящий? Дай заценить, а?

— Перебьешься, — отмахнулся Сергуня и убрал ТТ.

Вокруг снова было тихо. Никто не кричал. Ворожцов слушал лес, но тот был по-прежнему мертв.

— Может, птица какая? — предположил Тимур.

— Ты здесь видел птиц? — вопросом ответил Ворожцов.

Тимур поиграл желваками, не ответил.

— Ладно, — признал он наконец. — Будем караулить по очереди. Сперва Серый, потом я. А ты ложись спать — свое уже отдежурил.

— А я? — захлопал длинными ресницами Мазила.

— Без сопливых скользко, — отмахнулся от него Сергуня.

Ворожцов поднялся и пошел к палатке. На полдороге повернулся к блондинчику.

— На костер не смотри.

— Это тебе брат сказал? — ядовито ухмыльнулся Сергуня. — Топай баиньки, сам разберусь.

Спорить Ворожцов не стал. Первый испуг отступил, адреналин улегся, и ему снова хотелось спать. Не говоря больше ни слова, он откинул полог, стянул ботинки и нырнул в тепло палатки.

Глава вторая. Переправа

Тимур терпеть не мог взрослых. Раздражала их привычка указывать, что он еще слишком мал для самостоятельных решений. Он уже давно не ребенок, и все поучения предков только действуют на нервы. Какой прок в заботе и воспитании, если от них хочется бежать подальше?

Отец с самого детства навязывал Тимуру спортивный образ жизни и записывал в разные секции. Спортивная гимнастика, плавание, ушу, карате… Тимур нигде не задерживался надолго — не умел проигрывать. Это жило где-то в генах: победа давалась ему легко, как нечто само собой разумеющееся, зато любое поражение было равносильно трагедии. А в секциях всегда полно сильных и ловких ребят, умеющих больше, чем новичок. И даже если стараться — найдется разрядник, которому унизительно проиграешь.

Последняя выходка отца окончательно доконала Тимура. Тот притащил его к какому-то знакомому тренеру по боксу и попросил поставить удар, а то «фигурные махи ногами в драке могут не выручить». Мужик с красным одутловатым лицом оценивающе поглядел на Тимура и подозвал мосластого пацана лет двенадцати. Велел:

— Поработайте минутку. Посмотрим.

Тимур натянул перчатки, вышел на мат и принял защитную стойку. Пацанчик расхлябанно подошел и, не поднимая рук, заулыбался. Обидно, с превосходством. Эта наглая улыбка взбесила Тимура, и он решил проучить сопляка. Ударил прямым в голову. Резко и неожиданно. Но пацан прочитал атаку, словно заранее знал, что его ждет. Легко ушел в сторону и зарядил по печени так, что у Тимура мгновенно потемнело в глазах. После этого добавил прямой в разрез. Неожиданно сильно для своей комплекции. Из носа хлынула кровь, замутило, и пришлось повиснуть на шведской стенке, чтобы не упасть. Пацанчик снова ухмыльнулся и стянул перчатки.