Аномальщики: Мутный Лес
Шрифт:
– Те, кому это было надо по-настоящему, – уточнил Назаров. – То есть, необходимо по жизни.
– Типа – вопрос жизни и смерти?
– Ну, не то, чтобы так круто, но близко к этому.
– Рассмотрим все персоналии? – оживилась Натка. – Так сказать, по отдельности? В качестве разбора полётов?
– Рассмотрим. В качестве частного разбора. Почему бы и нет?
– Начнём с Палыча. С ним более-менее всё ясно – бессменный Председатель клуба, махровый заслуженный уфолог и всё такое прочее. Далее – красавица Лизавета. Девяносто-шестьдесят-девяносто. Здесь тоже нет особых вопросов.
– Молчу.
– Ну-ну. Молчи, молчи…. Далее по списку – ты, облом рыжеволосый. Практически суровый и упёртый викинг. Влюблённый в длинноногую Лизку до потери памяти и ощущений реальности. Молоденький глухарь, образно выражаясь, на глупом весеннем току.
– Был глухарём влюблённым, – поспешил уточнить Пашка. – Но с тех пор много воды утекло. В той же Малой Мутной, к примеру. Многое изменилось. В плане чувств сердечных, я имею в виду…
– Даже так? Ай, какой пассаж! Типа – долгожданный…. И в чём конкретно выражаются упомянутые изменения?
– В чём? Ну, так сразу и не скажешь.
– А ты, будущий буровой мастер, тем не менее, попробуй. Постараюсь, так и быть, быть всепонимающей, социально-подкованной и догадливой. Как и положено быть – будущему буровому мастеру, имеющему (имеющей), честь работать – на самом-самом дальнем участке…
– Мне…, м-м-м…. Короче говоря, на моём тернистом жизненном пути встретилась другая девушка. Очень симпатичная, тихая и хозяйственная. Морально-устойчивая. А ещё – очень отважная. Своя-своя-своя. Не знаю, что ещё сказать…. Так что, длинноногая Лизавета забыта – прочно и надолго. То есть, навсегда. Вот…
– Да ты, аномальщик, ветреник, каких ещё поискать, – тщательно скрывая счастливую улыбку, загадочно прищурилась Наталья. – Сегодня от одной барышни без ума. Завтра, понимаешь, другая встретилась. Тихая, хозяйственная, упрямая и отважная. С тёплой талией и упругой попой. Так сказать, некий средне-выверенный вариант – между…. Ладно, не буду грузить. Отдыхай, честный аномальщик. Отложим на потом – разговоры общего плана…. Делаю чёткий, по-настоящему стальной акцент…. Итак. Непостоянство не красит мужчину. Настоящего мужчину, понятное дело.
– Да я…. Чтоб под землю провалиться…. Может, уже поцелуемся?
– Не знаю, право. Я девушка целомудренная и такими глупостями никогда не занималась. Не умею я целоваться, короче говоря. Боюсь опозориться. Если только, поручик, вы научите…
– Без проблем, мадмуазель.
– Так учи. Сколько же можно испытывать девичье терпение? Только попрошу временем не злоупотреблять. Мы же, как-никак, разведгруппа. Полторы-две минуты тебе, охламону, даётся. Не больше. Иначе соратники нас догонят, всё увидят и непременно засмеют. Подожди, я только на высокий камушек – для пущего удобства – залезу…
Через некоторое время она, упершись острыми кулачками в Пашкину широкую грудь, неохотно отстранилась и слегка подрагивающим голосом объявила:
– Пока д-достаточно. Сделаем, пожалуй, п-перерыв. Шагаем, Рыжий, дальше…. Я не завершила разбор персональных полётов? Непорядок, ёлочки пушистые. Значится так…. Со мной всё тоже понятно и однозначно. Мол, увязалась вслед за рыжеволосым викингом, похитившим трепетное девичье сердечко. Бывает. Но что позабыли в этих дремучих комариных дебрях Валька и Жека? Мол: – «Мы отличные художники, будем фиксировать в альбомах всё-всё-всё. А ещё кое-что понимаем в химии, умеем правильно отбирать пробы грунта и воды…». Из-за чего они так рвались в эту экспедицию? По каким-таким причинам и обстоятельствам?
– Явно, не из-за сердечных неурядиц, – вздохнул Пашка. – Следовательно, у них были другие, не менее важные причины…. Может, ещё немного поцелуемся?
– Чуть позже. Для начала надо увеличить скорость передвижения, чтобы создать дополнительный зазор между нами и основной частью отряда. Вот, когда создадим, тогда и остановимся. Остановимся и, ясен пень, поцелуемся…
Так они и продвигались по намеченному маршруту, то есть, останавливаясь через каждые пройденные полтора километра – для взаимного совершенствования, понятное дело, в высоком поцелуйном искусстве.
Дело постепенно двигалось к вечеру. Блёклое солнышко стыдливо спряталось в тёмно-сизых облаках, обосновавшихся вдоль западной линии горизонта. Заметно похолодало. Разведгруппа, преодолев очередную мшистую болотину, выбралась на пологий склон холма, густо-заросший ивой, ракитой и северной ольхой.
Пройдя по кустарнику порядка двухсот пятидесяти метров, Назаров насторожился:
– Впереди, явственно, обозначился просвет. Что это такое? Лесная просека? Дальше пойдём, соблюдая осторожность в полном объёме. То бишь, я шагаю – медленно-медленно – первым, а ты, соответственно, за мной, выдерживая дистанцию в пять-шесть метров. Подожди, ракетницу достану и приведу её в боевое положение…. Всё, двинули.
Через пару минут Пашка остановился и, аккуратно раздвинув ладонями ольховые ветки, осмотрелся на местности. Завершив осмотр, он требовательно махнул рукой, подзывая Наталью.
– Ну, что там? – подойдя, шёпотом спросила напарница. – Всё в порядке?
– К сожалению, нет, – покачал головой Назаров. – Имеет место быть очередной неформатный сюрприз. Подавай, Птичка, условный сигнал. Зови наших.
– Ага, сейчас.
Натка развернулась на сто восемьдесят градусов и, поднеся ко рту ладошки, сложенные рупором, выдохнула:
– Уггу-уггу! Ух-ххх!
– Уггу-уггу…. Ух-ххх…, – секунд через двенадцать-пятнадцать донеслось в ответ…
Глава двенадцатая
Минные поля, минус два
За кустами обнаружилась широкая просека, по которой лениво змеилась грунтованная, хорошо-наезженная дорога. А за дорогой располагался высокий забор: толстые, старательно-ошкуренные сосновые брёвна, вкопанные в землю, между которыми была натянута – густо и даже с некоторым избытком – колючая проволока.